Японская литература вышла из дворцовых залов эпохи Хэйан.
За японской литературой дамы из императорской свиты проводили дни и ночи и заносили на бумагу все подробности придворной жизни, интриги и пересуды. Мужчины писали на китайском языке, но женщины предпочитали живой язык повседневного разговора, японский — язык поэтичный, образный, и стали писать японской азбукой — каной. Первой такой писательницей стала Мураса-ки Сыкибу, положившая начало новому жанру — «кружевному» роману. Она написала «Повесть о Гэндзи», и тема этой книги — золотая нить японской культуры.
Мурасаки Сикубу, первая японка-писательница (возможно, первая в мире женщина-писатель), создает в Х в. «Гэндзи моногатари», многотомную хронику жизни наследного принца и его двора. Многие эпизоды романа разворачиваются на лоне природы, растения, дождь, смены времен года играют важную роль в повествовании.
Праздник цветов (Хана-но-эн)
Тут на небо выплыл удивительно яркий месяц, и захмелевший Гэндзи почувствовал, что не может уйти, не воздав должного столь редкостно прекрасной ночи. «Все во Дворце уже заснули, никому и В голову не придет… Быть может, как раз теперь и представится желанный случай…» — подумал он и, стараясь не попадаться никому на глаза, отправился посмотреть, что происходит в павильоне Глициний, по, увы, даже та дверца, через которую он переговаривался обычно с Омёбу, была заперта. Разочарованно вздыхая, Гэндзи подошел к галерее дворца Щедрых наград. Уходить ни с чем ему, как видно, не хотелось, и что же — там оказалась открытой третья дверь. Госпожа Него все еще оставалась в высочайших покоях, и во дворце ее было пустынно. Дверь в самом конце галереи тоже оказалась распахнутой, и оттуда не доносилось ни звука. «Может ли кто-нибудь устоять перед таким искушением?» — подумал Гэндзи и, тихонько поднявшись на галерею, заглянул внутрь. Дамы, должно быть, спали… Но тут раздался голос — юный, прекрасный, явно принадлежавший не простой прислужнице:
— «Лупа в прозрачной дымке -что может сравниться с ней?»…
Кажется, она приближается…
Принц, возрадовавшись, хватает женщину за рукав.
— О ужас! Кто это? — пугается она.
— Не бойтесь, прошу вас.
— Ты спешила сюда, Красотою ночи очарована. Исчезает луна
В тумане, но ясно мне видится: Нас судьба здесь свела с тобой.
Мальвы (Аои)
В сухой траве цвели горечавки и гвоздики. Гэндзи сорвал несколько цветков и после ухода Самми-но тюдзё послал их госпоже Зомия через Сайсё, кормилицу маленького господина:
«В поблекшей траве
У ограды алеет гвоздика.
Покидая ваш дом,
Ее нам оставила осень
На память о прошлых днях.
Полагаете ли вы, что этот цветок менее ярок?»
Полынь (Ёмодзю)
Дочь принца Хитати после смерти отца, не имея больше никого, кто мог бы о ней заботиться, оказалась в чрезвычайно бедственном положении, но тут выпала на ее долю эта неожиданная удача: раз посетив ее, Гэндзи не переставал заботиться о ней, но ежели сам он — да и могло ли быть иначе при том положении, какое он занимал в мире? — не придавал никакого значения их встречам, то дочери принца Хитати, которой рукава были столь безнадежно узки, они казались чем-то вроде сверкающих звезд, нечаянно отразившихся в лохани с водой.
Когда же обрушились на Гэндзи невзгода и мир окончательно опостылел ему. он словно забыл всех, с кем связывали его не столь уж прочные узы, и, поселившись на далеком морском берегу, прервал с ними всякие сношения.
После того, как Гэндзи покинул столицу, дочь принца Хитати некоторое время перебивалась кое-как, тоскуя в разлуке с ним, но с каждой новой луной ее жизнь становилась все более жалкой и безотрадной… В мрачной, пустынной роще у дома и днем и ночью ухали совы, лесные духи, всяческая нежить, прежде прятавшаяся от людей, почуяв свободу, показывала свои личины — словом, с каждым днем жить в этом доме становилось все более жутко.
Перевод
Т. Л. Соколовой Делюсиной