Португальская аркебуза, которую заполучил в свои руки Танэгасима Токитака, представляла собой гладкоствольное ружье с закрывавшимся фитильным замком.
При упоминании самурайских воинских искусств многие вспомнят о фехтовании мечом, стрельбе из лука, копейном бое. И лишь особо начитанные упомянут в их числе боевого искусство применения огнестрельного оружия ходзюцу.
К сожалению, об этом будзюцу не только у нас, но и на Западе, написано пока мало. Причина простая: ходзюцу развивалось под сильным влиянием западного военного искусства, во многом копировало его технологии и способы применения оружия, а потому кажется исследователям каким-то совсем неяпонским, лишенным того мистического ореола, который окружает, например, «путь меча», и потому недостойным пристального внимания. Дескать, чего его изучать, если у нас некогда было все то же самое. Между тем, изучением именно этого предельно технизированного и внешне европейского воинского искусства, как мне кажется, позволяет многое понять в самой природе будзюцу. И потому сегодня наш рассказ — о ходзюцу.
Ходзюцу, как и другие традиционные японские воинские искусства, разделяется на множество школ рю. В зависимости от специализации все их разделяют на три большие группы: школы применения стрелкового огнестрельного оружия; применения пушек; применения ракет и зажигательных стрел. Уже одно это деление показывает, что ходзюцу объединяет широкий спектр систем использования самых различных видов огнестрельного оружия. Рассказать обо всех применявшихся японцами в домэйдзийский период видах вооружений такого рода в коротком очерке невозможно. Поэтому речь пойдет, в основном, об использовании ручного огнестрельного оружия.
«Ружья с острова Танэгасима»
Долгое время считалось, что историю ходзюцу следует отсчитывать с того самого 25-го дня 8-й луны 12-го года Тэм-бун (1543), когда в заливе Ниси на южной оконечности японского островка Танэгасима, встала на якорь потрепанная штормом китайская торговая джонка. Она доставила в Страну Восходящего Солнца первых европейцев — двух португальцев, которые и познакомили японцев с европейским ручным стрелковым огнестрельным оружием.
Когда один из португальцев подстрелил из своего ружья птицу со значительного расстояния, это произвело такое впечатление на Танэгасима Токитака, правителя острова, что он тут же упросил чужестранцев продать ему одно ружье и немедля приказал местным кузнецам изготовить такое же, использовав купленный экземпляр в качестве образца, а сам начал учиться приемам обращения с ним у пришельцев. Токитака оказался способным учеником и уже в 9-й день следующего, 9-го, месяца со ста шагов поразил мишень выстрелом из ружья. Японцы очень быстро наладили производство аркебуз. В частности, знаменитый португальский авантюрист Мендес Пинто в своих «Странствиях» пишет, что всего за два или три года им удалось изготовить несколько сотен ружей. Постепенно с Танэгасима они стали распространяться и в другие области архипелага, но память о родине первых японских ружей жила еще долго — неслучайно одно из самых распространенных названий аркебуз того времени — «танэгаси-мадзю» — буквально означает «ружья с острова Танэгасима».
Обо всем этом через полстолетия после этих событий по просьбе семьи Танэгасима подробно рассказал в своих «Записях о ружьях» («Тэппоки») буддийский монах Нампо Бунно. Его сочинение было призвано упрочить авторитет дома Танэгасима в качестве родоначальника искусства применения огнестрельного оружия. Однако уже в самом названии сочинения монаха содержался намек на неправомерность этих притязаний…
Тэппо — «железные снаряды»
Для обозначения аркебуз в своем труде Нампо Бунно использовал слово «тэппо», которое было известно японцам задолго до того, как португальцы привезли свои аркебузы на островок Танэгасима. Слово это обнаруживается уже в текстах конца XIII — первой половины XIV вв., описывавших нашествие монголов на Японию («Моко сюрай экотоба», «Хатиман гудоки» и др.). Правда, в то время его читали, как «тэцухо».
В «Хатиман гудоки» рассказывается: «Когда японцы побежали, монголы стали метать «тэцухо», погрузили всю округу во тьму, наполнили ее грохотом, повергли японцев в смятение, лишили их мужества. Ослепленные и оглушенные, они растерялись и перестали различать, где восток, а где запад». По-видимому, эти «тэцухо» представляли собой небольшие легкие железные ядра, начиненные порохом, которые можно было метать во врага с помощью пращи и использовать в полевых сражениях. Подобные снаряды — «гром, сотрясающий небо», метавшиеся с помощью камнеметных машин, применялись в Китае для защиты крепостей уже во времена династии Цзинь, но, похоже, именно монголы первыми стали использовать их в полевых сражениях.
Обнаружение упоминаний о тэцухо в источниках заставило историков подвергнуть сомнению укоренившуюся версию, будто японцев впервые познакомили с огнестрельным оружием именно португальцы. И в самом деле, могло ли случиться так, что японцы, столь многое заимствовавшие из Китая, не познакомились с изобретенным в Срединном царстве порохом и способами его боевого применения? Обратившись к изучению этого вопроса, японские военные историки, к своему удивлению, обнаружили в японских источниках целый ряд упоминаний о фактах использования различных видов вооружений с применением пороха, аналогичных китайским.
Что же представляла собой эта ранняя китайская артиллерия, и когда японцы с нею познакомились?
В настоящее время установлено, что такую важнейшую составляющую пороха, как селитра, китайцы открыли в эпоху Хань (III в. до н.э. — III в. н.э.). В эпоху Тан (VII-X вв.) им уже была известна рецептура пороха, который, вероятно, использовали при запусках фейерверков. Первые сведения о боевом применении пороха относятся к правлению сунского императора Тай-цзуна (X в.). В то время использовались «огненные стрелы» с пороховым зарядом на конце, пускавшиеся из лука, «огненные шары» из затвердевшего пороха, метавшиеся с помощью катапульт, «огненные копья» — бумажные или бамбуковые трубки, начиненные порохом, после поджигания заряда извергавшие пламя, и др.
Еще при монголах, в конце эпохи Юань, или в начале эпохи Мин (XIV в.) в Китае появился и прообраз настоящих пушек — бронзовые трубки, стрелявшие стрелами, которые через арабов попали в Европу и положили начало развитию артиллерии на Западе. В 1355 г. было изготовлено «копье — огненный дракон» — первый образец ручного огнестрельного оружия. Его преподнесли в дар основателю династии Мин Чжу Юаньчжану, который дал высочайшую оценку новому оружию, заявив, что с его помощью «можно завладеть Поднебесной так же легко, как повернуть ладонь». «Огненные драконы» сыграли большую роль в объединении Китая династией Мин. Сохранившиеся до наших дней образцы этого оружия представляют собой железные трубки с диаметром ствола 20 мм и длиной 440 мм с маленькой дырочкой в казенной части, через которую с помощью фитиля поджигался заряд. Поскольку от тех времен сохранились ложечки для насыпки пороха, следовательно, порох был порошковый или в виде гранул. Массовое производство таких ручниц началось уже в начале эпохи Мин.
Из-за того, что технология изготовления «копий огненных драконов» держалась в секрете, их распространение в регионе не обязательно было быстрым. Но уже в 1356 г. они попали в Корею: корейцы, измученные бесчинствами японских пиратов вако, решили использовать против них огнестрельное оружие. Могло ли это оружие, сыгравшее столь важную роль в истории Китая и применявшееся корейцами против японских пиратов, остаться неизвестным в Японии? Сомнительно! И в источниках действительно есть факты, подтверждающие, что японцам огнестрельное оружие было известно и до прибытия португальцев на остров Танэгасима.
В корейской «Подлинной летописи династии Ли» сообщается, что, когда японские послы в 1409 и 1419 гг. ездили в Корею, они оба раза лично наблюдали стрельбы из ручниц на острове Цусима. Таким образом, этот достоверный иностранный источник свидетельствует, что уже в начале XV в. японцы не только знали, но и умели пользоваться ружьями. В «Энрёкэн нитироку» говорится, что, когда в 1466 г рюкюсский чиновник уезжал из Киото после подношения дани сегуну, за Главными вратами «раздались один или два выстрела из тэппо», и все были напуганы. В другом источнике, «Хэкидзан нитироку», сообщается, что в 1468 г. в лагере Хосокава Кацумото «были повсюду приготовлены… «огненные копья»…», видимо, те самые «копья», которые явились прообразом китайских «огненных драконов».
Имеются также источники начала токугавской эпохи, называющие более ранние, нежели 1543 год даты появления в Японии европейского огнестрельного оружия. Так, в «Кунитомо хококэн ёроку» говорится, что это произошло еще в 1510 г. А в «Коё гункан» сообщается, что ронин Мураками Синдзаэмон, поступая на службу к Такэда Нобутора в 1526 г., поднес ему в дар «тэппо» (предположительно, аркебузу).
Однако приходится признать, что существенного распространения в «дотанэгасимский» период в Японии подобное оружие не получило. Все-таки настоящую историю огнестрельного оружия в Стране Восходящего Солнца следует отсчитывать от 1543 г.
«Анатомия» аркебузы и техника стрельбы
Португальская аркебуза, которую заполучил в свои руки Танэгасима Токитака, представляла собой гладкоствольное ружье с закрывавшимся фитильным замком. В отличие от более массивных и тяжелых разновидностей мушкетов, из португальской аркебузы можно было вести огонь без применения сошки-упора. Главным конструктивным элементом аркебузы, так сказать ее сердцем, был ружейный замок. Фитиль с тлеющим концом зажимался в S-образном курке (серпентине), вращавшемся на оси. При нажиме на спусковой крючок пружина прижимала серпентин к пороховой полке, что вызывало поджог затравочного пороха и воспламенение заряда.
Ружейный ствол изготавливался из U-образной в сечении полосы железа, которая заковывалась в трубку вокруг стального стержня диаметром немного меньшим, чем требуемый, чтобы позволить последующее тонкое сверление и шлифовку. С казенной части отверстие ствола закрывалось казенным винтом. Справа приковывалась пороховая полка для затравочного пороха. В месте соединения полки со стволом была приделана вертикальная латунная пластинка, она должна была уменьшать коррозию ствола от горящего пороха и не давать воде стекать по стволу и просачиваться под укрепленную на оси латунную крышку пороховой полки, защищающую зажигательную смесь от сырости и ветра. В среднем стволы японских аркебуз имели длину около 0,9 м с калибром 1,3-2,0 см. Мушка помещалась прямо у дульного среза, а целик — на расстоянии одной трети длины ствола от казенной части.
Ложе из красного дуба доходило до дульного среза. Ствол закреплялся на нем несколькими бамбуковыми штифтами, проходившими через ложе и ушки, приделанные снизу к стволу. Ниже ствола в ложе помещался простой деревянный или бамбуковый шомпол. Хвостовика, прикрепленного к казенной части ствола, как это было у европейских ружей, не было; вместо этого квадратный конец казенной части вставлялся в углубление в ложе и укреплялся латунным хомутом в этом месте, чтобы ложе не раскололось при отдаче. У тех португальских аркебуз, с которыми довелось познакомиться японцам в XVI в., не было четко выраженного приклада, ложе заканчивалось изогнутой пистолетной рукоятью, которую при стрельбу прижимали к щеке. И именно такие приклады имели японские ружья.
Техника стрельбы из фитильного ружья включает несколько приемов. Сначала аркебузу ставят дулом вверх и засыпают в ствол определенное количество пороха. Крышечка пороховницы, полагавшейся к ружью, вмещала в себя стандартное количество пороха, необходимое для одного выстрела. Однако на практике оно несколько варьировалось, в зависимости от дистанции стрельбы, погоды и других условий. Затем со стороны дульного отверстия в ствол вкладывают свинцовую пулю и прибивают ее сверху при помощи шомпола. По завершении этих операций ружьё переводят в горизонтальное положение, открывают крышку пороховой полки, высыпают на полку достаточное количество измельченного затравочного пороха из специальной пороховницы — натруски и снова закрывают крышку. Затем запаленный фитиль плотно зажимают в верхней части курка, так, чтобы его кончик торчал наружу. Держа аркебузу левой рукой за ложе, а правой за приклад-рукоять, взглядом оценивают мишень, открывают крышку пороховой полки, прикладывают приклад к щеке, прицеливаются и нажимают на спусковой крючок. При нажатии спускового крючка тлеющий фитиль прижимается к затравке, которая воспламеняется, огонь мгновенно проникает в зарядную камеру и запаливает пороховой заряд, после чего происходит выстрел.
В Европе для очистки ствола и плотного набивания заряда применялись пыжи. Японцы же, по какой-то причине, пыжами не пользовались. В результате из-за нагрева ствола сера, входящая в состав дымного пороха, начинала плавиться и прилипать к внутренним стенкам ствола. Вкладывать в ствол пули стандартного калибра становилось невозможным и для продолжения стрельбы применяли оторидама «худшие пули» меньшего калибра. К смене калибра с большего на меньший приходилось прибегать приблизительно через каждые 20 выстрелов.
Начало распространения аркебуз
Слух о появлении на Танэгасима невиданного дотоле эффективного оружия быстро облетел Японию. И в этот отдаленный уголок страны устремились различные авантюристы, стремившиеся завладеть «козырной картой» в междоусобных войнах. Одним из первых на остров приехал монах-воитель Цуда Кэммоцу из монастыря Нэгородэра, армия которого активно участвовала в усобицах. Он раздобыл аркебузу и изучил приемы обращения с ней, а вернувшись в монастырь, отдал приказ о начале поточного производства ружей местному кузнецу Сибацудзи Киёэмон. Вскоре целый отряд сохэй (воинов-монахов) Нэгоро вооружился огнестрельным оружием. Слава о нем быстро распространились по близлежащим областям, и в монастырь стали стекаться воины, желавшие научиться стрельбе из аркебузы. Приобретя экзотическое оружие и овладев приемами обращения с ним, многие из них возвращались в родные места, распространяя искусство ходзюцу по всей стране.
Несколько позднее производство аркебуз было налажено также в торговом городе Сакаи, в деревне Кунитомо провинции Оми, находившейся неподалеку от столицы Японии Киото. Значительные поставки огнестрельного оружия осуществляли и португальцы, хотя японцы довольно скоро начали изготавливать аркебузы, не уступающие по качеству европейским.
Первые упоминания об использовании аркебуз в военных действиях на Японском архипелаге относятся к 1549 г. Тогда их применил князь Симадзу Такахиса при наступлении на крепость Кадзики в провинции Осуми. Опыт вышел удачным, и наиболее дальновидные и талантливые в военном отношении даймё не преминули обратить внимание на новое оружие.
Так, известно, что уже в том же году Ода Нобунага заказал 500 аркебуз у семьи Кунитомо. В 1555 г. Такэда Сингэн использовал 300 аркебуз во время атаки на один из замков Уэсуги Кэнсин. Эффект оказался столь внушительным, что Такэда даже решил поместить 500 аркебуз в одном из своих замков. К 1569 г. он уже столь уверовал в огнестрельное оружие, что писал своим вассалам: «В дальнейшем аркебузы будут важнейшим видом оружия. Посему сокращайте численность копейщиков и самых способных своих воинов вооружайте аркебузами. А когда соберете своих солдат, испытайте их меткость и распорядитесь, чтобы отбор в аркебузиры осуществлялся по результатам [этих пробных стрельб]».
Внимание военачальников привлекла, прежде всего, пробивная мощь аркебузной пули, которая превосходила пробивную мощь стрелы. Вторым важным преимуществом аркебузы перед луком было то, что обучить сносной стрельбе из нее даже самого бесталанного ученика можно было за короткий срок, ведь в данном случае меткость стрельбы определялась, главным образом, качеством оружия, а не искусностью стрелка, хотя преувеличивать легкость обучения стрелковому делу в то время все же не следует. Здесь требовались и ловкость, и сноровка, потому что управляться с порошкообразным порохом и пулей, заряжающимися по отдельности, гораздо сложнее, чем заряжать патроны. А кроме того, стрелок должен был пройти основательную теоретическую подготовку, так как при стрельбе требовалось учитывать массу технических деталей: калибр и длину ствола ружья, дистанцию до мишени, влажность и температуру воздуха и другие.
Однако до триумфа ручного огнестрельного оружия было еще довольно далеко. Перевооружение армий этим передовым видом вооружения тормозилось целым комплексом объективных и субъективных причин. Говоря о последних, часто утверждают, что самураи недолюбливали огнестрельное оружие. Стремясь к личной славе, которую можно было приобрести только в поединке с таким же воином, они неустанно оттачивали свое боевое мастерство. А аркебуза любого рядового пехотинца — вчерашнего крестьянина за несколько уроков превращала в более эффективного солдата, способного отнять все победные лавры у элитных воинов. Да и сама мысль о возможности быть подстреленным простолюдином казалась японским рыцарям унизительной. Однако, думается, в бурное время междоусобиц XVI в. подобные соображения могли волновать лишь самых консервативных феодалов, которые в итоге оказывались сметенными со сцены истории более дальновидными соперниками.
Более серьезными препятствиями на пути распространения огнестрельного оружия выступали отсутствие достаточного количества аркебуз в стране (ни европейские экспортеры, ни японские оружейники не были в состоянии за несколько месяцев перевооружить многотысячные армии сотен воевавших по всей Японии феодалов) и низкое качество этого оружия. Сегодня, когда стрелковое оружие является основным личным оружием солдат всех армий, трудно поверить, что в ту эпоху его эффективность была ненамного выше, чем… у лука.
Эффективность огня из фитильного ружья определяется его калибром, от которого зависят вес пули и, соответственно, величина порохового заряда. На войне японцы обычно применяли аркебузы с длиной ствола 0,9-1 м, пули весом в 22,5 г и диаметром в 15,8 мм. Максимальная дальность выстрела из такого ружья превосходила 500 м, дальность эффективного огня была более чем вдвое меньше — приблизительно 200 м, а вот дальность прицельной стрельбы в ростовую мишень ввиду большого разлета пуль составляла не более 100 м (при этом целились в середину туловища, а пуля попадала, куда ей заблагорассудится).
Несколько лет назад в Японии для определения точности и пробивной мощи аркебуз начала эпохи Эдо (1603-1867) была проведена серия экспериментов с участием опытного стрелка. В ходе одного эксперимента оценивалась эффективность огня по разным мишеням и с разных дистанций. Выстрелы производились пулями калибра 9 мм с зарядом пороха в 3 грамма с дистанций в 30 и 50 м по следующим мишеням:
- А. деревянная доска толщиной 24 мм;
- В. деревянная доска толщиной 48 мм;
- С. железная пластина толщиной 1 мм;
- D. железная пластина толщиной 2 мм.
С дистанции 30 м все мишени были пробиты навылет. С дистанции 50 м были пробиты навылет мишени А и С. В 48-миллиметровое доске пуля застряла, пройдя лишь 3/4 ее толщины. 2-миллиметровую железную пластину пуля тоже не пробила, вызвав лишь образование выпуклости с тыльной стороны. Поскольку железные пластинки типичного доспеха домару эпохи Сэнгоку имели толщину 0,8 мм, этот эксперимент позволил сделать вывод, что доспех такого типа мог быть «прошит» пулей из аркебузы с дистанции в 50 м.
Однако с точностью стрельбы на такой дистанции возникли проблемы. В эксперименте, имевшем целью установление точности стрельбы, аркебузир произвел по пять выстрелов пулями калибра 8 мм по мишени в форме облаченного в доспехи самурая с дистанций 30 и 50 м. При стрельбе с дистанции 30 м все пять пуль поразили мишень — грудной отдел «самурая». Но с дистанции 50 м только одна пуля из пяти попала в грудь, что вряд ли можно признать удовлетворительным результатом, поскольку на такой дистанции хорошо обученный лучник вполне мог оказывать эффективное сопротивление аркебузиру, ведя огонь даже с большей точностью.
И это при том, что для заряжания аркебузы и прицеливания аркебузиру требовалось в 5 раз больше времени, чем лучнику! Иными словами, если самый натренированный стрелок при использовании зарядов (специальных контейнеров в виде круглой трубки с зарядом пороха на один выстрел и пулей) мог сделать за 1 минуту до 4 неприцельных выстрелов, лучник за то же время успевал выпустить до 20 стрел!
Низкая скорострельности аркебузы была большой проблемой: за те 15-20 секунд, что требовались для перезарядки, кавалерия противника успевала покрыть всю дистанцию эффективного огня (до 200 м) и просто сминала аркебузиров. Кроме того, поскольку первоначально для повышения эффективности огня врага старались подпустить поближе, ружья в бою фактически могли сделать лишь по одному выстрелу, а после становились совершенно бесполезными. Видимо, именно по этим причинам многие японские военачальники не спешили вооружить своих воинов огнестрельным оружием. В Европе решение этих проблем аркебуз уже было найдено, а японцем еще предстояло открыть его для себя…
Аркебузная революция Нобунага
Похоже, первыми в Японии наиболее эффективный способ применения аркебуз нашли воины из местности Сайга провинции Кии — последователи мятежной религиозной лиги Икко-икки, которая долгое время вела беспощадную войну против князя Ода Нобунага. В 1570 г. Нобунага предпринял попытку овладеть цитаделью Икко-икки монастырем-крепостью Исияма хонган-дзи. Однако союзники Хон-гандзи из Сайга встретили его армию таким плотным огнем аркебуз, что она была вынуждена отступить, понеся большие потери. «Рецепт» наиболее эффективного применения аркебуз оказался прост: сосредоточение на одном участке фронта большого число аркебузиров для создания непроницаемого огневого вала, способного пресечь любую атаку конницы или пехоты! Показательно, что до этого первыми в Японии додумались именно монахи и их мирские последователи из низших слоев японского общества, свободные от представлений о самурайской доблести и исходившие из чисто военных соображений.
Урок для Ода не прошел даром. Уже через три года после битвы при Исияма хонгандзи он сам применил залповый огонь в сражении при Нагасима. А в 1575 г. пришел черед знаменитой битвы при Нагасино, в которой сошлись объединенная армия Нобунага и его союзника, Токугава Иэясу и войско Такэда Кацуёри.
Ода располагал 3000 аркебузиров. Построившись в три шеренги за палисадом, они встретили дотоле не знавшую поражений конницу дома Такэда безостановочными залпами с дистанции около 50 м. Многие знатные рыцари погибли от их пуль, под другими были убиты кони, и они оказались на земле. Но, самое главное, аркебузирам удалось посеять хаос и сумятицу в рядах элитных конников, сделав их легкой добычей острых мечей и копий других воинов Ода.
Битва при Нагасино в военной истории Японии выступает символом торжества новой тактики: применения маесированного огня аркебуз по системе караколе (чередования шеренг, дающих залп) в сочетании с действиями отрядов других родов оружия. Это сражение продемонстрировало подлинную мощь огнестрельного оружия при его правильном применении. Ко времени гибели Ода в 1582 г. в большинстве японских армий приблизительно треть солдат составляли аркебузиры, численность которых возрастала со скоростью, которую обеспечивали развитие технологий и производственных мощностей.
Во время корейских походов 1592 и 1597-98 гг. именно превосходство японцев в оснащенности огнестрельным оружием и его качестве в значительной степени способствовало их победам в сухопутных сражениях. Так, в первом сухопутном бою при Пусане корейцы встретили японцев «завесой из стрел», но «были сметены огнем аркебуз». В своем письме домой в начале Корейской кампании Симадзу Еси-хиро писал: «Организуйте для нас отправку аркебуз и боеприпасов. Копья здесь совершенно не нужны». Другой дай-мё, Асано Ёсинага, сообщал, что «установил, что и корейские, и китайские ружья — более низкого качества, [чем японские]», и распоряжался, чтобы при отправке войск в Корею они имели с собой как можно больше аркебуз, чтобы они были у всех солдат, включая самураев. К началу эпохи Эдо в Японии насчитывалось около 200000 единиц стрелкового оружия различных образцов. Казалось бы, искусству ходзюцу была уготована дорога, усыпанная розами, но все оказалось совсем иначе…
На задворках будзюцу
Прекрасно сознавая всю мощь огнестрельного оружия, сегуны Токугава предприняли решительные усилия для ограничения его распространения в стране. Иэясу, основатель этой династии, считал, что власть военного правителя проще гарантировать не силой «штыков» его армии, а путем создания баланса сил различных групп вассалов — крупных феодалов, обладающих собственными армиями, которые можно было бы натравливать друг на друга в случае конфликта. И именно в поддержании этого баланса сегунам виделся залог сохранения мира в стране. А для этого очень важно было снизить численность и боеспособность армий даймё. В деле снижения боеспособности ничего лучше нельзя было придумать, как ограничить численность аркебузиров на службе князей. Была также развязана пропагандистская компания с целью рекламы истинно благородного оружия, «души самурая» — меча, который был противопоставлен аркебузе — подлому и коварному оружию, недостойному рук буси. В деле упрочения мира меры, предпринятые первыми сегунами Токугава, оказались в высшей степени эффективны: за два с половиной столетия правления династии в стране, где десятки тысяч самураев ежедневно упражнялись с самыми разными видами оружия, где символом правящего сословия были два меча, заткнутых за пояс, не было ни одной хоть сколько-нибудь крупной усобицы. Но не менее эффективно и быстро подорвали они и боеспособность самурайских дружин. Всего через три десятилетия после установления власти Токугава, во время восстания в Симабара в 1637-1638 гг., они показали свою полную неподготовленность к военным действиям, и только голод помог одолеть восставших крестьян, гораздо хуже вооруженных и значительно уступавших врагу числом. Катастрофически сказалась такая политика и на состоянии ходзюцу: токугавские аркебузиры и канониры показали себя при подавлении восстания совершенно неудовлетворительно. И причиной было то, что это воинское искусство, лишившись покровительства власти, оказалось оттесненным на задворки будзюцу, где медленно развивалось своим собственным путем. Возможно, оно бы и умерло совсем, если бы не традиционный институт школ рю.
«Школьные» стрельбы
Школы ходзюцу в подавляющем своем большинстве представляли собой автономные (в том числе в финансовом отношении) и самоуправляемые структуры, во главе которых стояли выдающиеся мастера, способные привлечь частных учеников, готовых платить за обучение искусству. Только вот что это могло быть за искусство, если школы ходзюцу, не пользуясь покровительством власти, не ориентировались на запросы армии, не нуждавшейся в их услугах?
В таких специфических исторических условиях развитие стрелкового дела неминуемо должно было принять в Японии особое направление. Так оно и случилось. Если в Европе XVI-XVII вв. в подготовке аркебузиров главное внимание уделялось развитию скорострельности, умению вести залповый огонь в составе подразделения, то японские мастера пошли совершенно иным путем: главным они считали не скорострельность, а меткость. Не случайно в преданиях основатели школ ходзюцу предстают, прежде всего, как снайперы, обладающие «божественным мастерством». Несомненно, повлияли на этот выбор и многовековые традиции самурайской стрельбы из лука, ориентированные на меткость огня, и то, что в мирную эпоху Токугава аркебузы служили почти исключительно лишь в качестве охотничьего или спортивного оружия, и даже… сама форма японской аркебузы, о чем надо сказать особо.
Уже говорилось, что у японских военных аркебуз не было приклада, который заменяла пистолетная рукоятка. На это обстоятельство с удивлением обращали внимание европейские путешественники, которым довелось побывать в Стране Восходящего Солнца во второй половине XVI в. Например, иезуит Луиш Фройш в своем сочинении «Сравнение культур Японии и Европы» (1585) отмечал, что, в отличие от европейских солдат, прижимающих при стрельбе приклад эспингарда (вид ружья) к плечу, японцы прижимают приклад аркебуз к щеке. Между тем, такие ложа отнюдь не были японской новацией. Они довольно часто встречались и в тогдашней Европе, но… почти исключительно у охотничьего оружия. Как полагают исследователи, в то время там, где требовалась скорострельность, предпочтение отдавалось ложу с прикладом, а где была нужна точность — на охоте, например, — пистолетной рукоятке.
Это быстро поняли и на Дальнем Востоке. Например, еще в 1598 г. китаец Чжао Шичжэнь писал в своей книге «Генеалогия божественного оружия», что ружья, прижимаемые рукоятью к щеке, удобнее при стрельбе по птицам, поскольку при использовании ружья с прикладом, прижимаемым к плечу, стрелку приходится принимать крайне неудобную позу.
Возможно, португальцы привезли на остров Танэгасима именно охотничьи ружья, что и предопределило форму ложа японских аркебуз. Но вряд ли все было так просто. Все-таки сомнительно, чтобы при всех многообразных каналах импорта огнестрельного оружия в Японию (через португальцев, испанцев, голландцев, англичан) островитяне не имели возможности познакомиться с военными ружьями с прикладом. Скорее, речь здесь следует вести о сознательном выборе. И выбор этот — в пользу меткости, а не скорострельности — был диаметрально противоположным европейскому.
В этой связи любопытна судьба нарезного оружия в Европе. Первый образец нарезного ружья, как полагают, еще в XVI в. сконструировал житель германского города Нюрнберга Август Котта. Оно отличалось точностью стрельбы, но низкой скорострельностью. Поэтому оружейник адресовал его охотникам, назвав свое творение «Jaeger», т.е. «Охотник». Лишь два столетия спустя такие ружья были приняты на вооружение армии. Но не обошлось без курьезов. Когда в 1800 г. Наполеон Бонапарт узнал, что в Англии создан отряд, вооруженный винтовками, он заказал образец винтовки, использовавшейся англичанами, и, проведя собственные испытания, решил не перевооружать свои войска: на подготовку винтовки к стрельбе требовалась минута, а за это время из более старого и менее меткого кремневого ружья можно было сделать 4 выстрела. Даже такой великий полководец не сумел понять, что началась эпоха нарезного меткого оружия…
А, с другой стороны, хотя более скорострельные, по сравнению с фитильными, кремневые ружья стали известны в Японии уже в XVIII в., подавляющее большинство школ ходзюцу так и не перешло на них. Дело в том, что ранние кремневые замки были несовершенны и препятствовали высокой точности стрельбы, поскольку оснащенные ими ружья сильно вздрагивали при выстреле из-за довольно сильного удара бойком-кресалом по кремню. Пожертвовав скорострельностью, представители школ ходзюцу остались верны аркебузам, у которых выстрел происходил благодаря легкому касанию тлеющим фитилем полки с затравочным порохом.
Выбор в пользу меткости предопределил многие специфические черты ходзюцу, отличающие это японское искусство от европейской стрелковой подготовки XVI-XVIII вв. Ходзюцу предстает как уникальный сплав техники, воплощенной в стандартизованных формах ката, научных знаний и… дзэнской медитации.
Точность стрельбы из ручного огнестрельного оружия зависит от многих факторов. Прежде всего, конечно, от качества оружия. И в Европе повысить меткость стрельбы всегда стремились именно за счет совершенствования оружия. Японцы же оказались чрезвычайно консервативны и вплоть до середины XIX в. так и не расстались со старинными аркебузами. Конечно, нельзя сказать, что никаких усовершенствований ружей за всю эпоху Эдо произведено не было, но радикальных изменений в оружии подавляющего большинства школ ходзюцу не совершилось. Вместо этого, мастера ходзюцу сосредоточились на совершенствовании техники стрельбы: приемов заряжания, прицеливания, нажатия на курок, требующих тончайшей согласованности позиции, дыхания, межмышечной координации. Вот эти-то технические аспекты и составляли секрет рю и передавались наставниками изустно.
Стрельбы проводились на специальных полигонах какудзё, где были установлены мишени. Существовало несколько стандартных дистанций стрельбы. Первая дистанция — 15 кэн, т.е. 27,15 м. В этом случае стреляли по мишеням в виде квадрата со стороной около 25 см, в центре которого черной краской был нарисован круг диаметром в 6 см, именовавшийся «звездой» — «хоси». «Звезда», в отличие от современных мишеней, не разделялась на круги и представляла собой простое черное пятно. Задачей было «хосиирэ» — «попадание в звезду». Стрельбы на расстояние более 1 тё — 109,09 м — называлась «тёути» — «стрельба на дистанции, измеряемые в тё». Здесь различались «стрельба на малую дистанцию» (кинтё) и «стрельба на большую дистанцию» (энтё). О какой-либо снайперской точности огня речь в данном случае не шла, и в качестве мишени использовался «занавес» — «маку». Соответственно попаданием считалось «поражение занавеса» — «макуирэ». Стрельба чаще всего осуществлялась из положения стоя (татиханаси) или из положения на колене (сицудай). Существовали и другие положения для стрельбы, а вот стрельба из положения лежа на животе, как ни странно, была чрезвычайной редкостью.
На полигоне все действия стрелка представляли собой торжественный обряд. Все приемы выполнялись надлежащим, правильным образом (ката). Совершенствуя состояние сознания и технику, ученик не должен был обращать внимания на попадание или промах. В дзэнских традициях считалось, что достичь «подлинного попадания» (макотоно атари) может только стрелок, сохраняющий абсолютное спокойствие и невозмутимость, «когда мишени нет перед глазами, и самого тебя нет перед мишенью, когда пребываешь состоянии «отсутствия Я — пустого сердца», когда в сознании нет ни единой дурной мысли, когда ничего не добиваешься».
В наставлении по школе ходзюцу Ватанабэ-рю говорится: «Если сердце ружья и сердце стрелка различаются, будет промах… Состояние сознания «круглая (совершенная) луна» уподобляется яркому свечению луны, наделенной ясностью. Луна — это тень. Пока ружье не выстрелило — это тоже тень. Если стрелок не пребывает в тени, если между ним и его оружием нет гармонии, он дает промах. Тень имеет форму земли и не движется. Поэтому, когда сердце, глаза и ладони пребывают в единстве, в сознании не может возникнуть никакой иной мысли размером хотя бы с горчичное зернышко. Если, противостоя вражескому войску, стреляя по птицам и зверям, будешь забывать свое Я и не позволишь своему сознанию двигаться, всегда будешь достигать успеха. Именно это состояние сознания называют «сознанием круглой луны». Когда полная луна набрала силу, нет такого места, которое осталось бы неосвещенным или было бы освещено слишком. И еще луна спокойна. В любую смуту: в войну, в пожар, в тайфун — луна всегда сохраняет спокойствие. Таким же должно быть и искусство стрельбы из ружья… В начале обучения различные мысли — серьезное отношение к стрельбе, желание заслужить похвалу при стрельбе в присутствии других или при стрельбе по птицам и зверям — тревожат душу, сердце движется, инь и ян сражаются друг с другом и пребывают в беспорядке. В таком состоянии, как ни целься, все равно не попадешь, а дашь большой промах».
Однако одного «сознания круглой луны» было явно недостаточно для точного попадания в мишень. Требовалось еще знать массу чисто технических вещей. Так, взрывная сила применявшегося дымного пороха во многом зависела от влажности воздуха. Поэтому, чтобы вести эффективную стрельбу из аркебузы, стрелок должен был, сообразуясь с погодными условиями, менять соотношение трех составляющих порох частей: селитры, серы и угля, а также его количество. В школах ходзюцу были разработаны специальные предписания относительно состава пороха для использования в разные сезоны года с учетом температуры и влажности воздуха.
Далее, стрелок должен был очень точно оценить дистанцию и придать стволу необходимое возвышение, чтобы пуля, пролетев по кривой, смогла поразить мишень. Наставления по стрельбе из аркебузы испещрены многочисленными цифровыми показателями. Особенно много чисел связано с углами возвышения для стрельбе на различные дистанции. Само их существование свидетельствует, что мастера ходзюцу проводили серьезные исследования, наблюдая за траекториями полета снарядов — пуль и ядер. В процессе совершенствования своего искусства мастера ходзюцу сделали целый ряд важных открытий.
Особо следует отметить школу Цуда-рю, которая восходит к уже упомянутому Цуда Кэммоцу. Еще в 60-е годы XVI в. ее представители провели ряд исследований углов возвышения при стрельбе на различные дистанции и смогли точно установить, что пуля в полете описывает параболу. Это было выдающееся открытие, на несколько десятилетий опередившее открытие этого закона европейскими учеными. Так, крупнейший в те времена специалист по баллистике Тарталья в то же самое время утверждал, что ядро сначала летит по прямой, а потом падает отвесно вниз. И только через семьдесят лет после открытия японских стрелков, в 1639 г., знаменитый Галлилео Галилей обнародовал свой научный доклад, в котором показал, что снаряд в полете описывает параболу.
К сожалению, в Японии исследования траектории полета снаряда не приняли научного направления, а ограничились лишь элементарными расчетами пропорций составляющих пороха да умением выбирать нужный угол путем чисто механических расчетов на основе данных о величине заряда и угле возвышения при выстреле. Возможно, здесь сказалась традиционная закрытость школ, которые отнюдь не стремились делиться своими знаниями с посторонними людьми.
Поскольку стрелок должен был учитывать многочисленные числовые данные, заучить которые со слов учителя не представлялось возможным, в отличие от других направлений будзюцу в ходзюцу всегда имелись объемистые наставления. Большинство их начинается с напоминания о необходимости быть крайне осторожным при обращении с оружием, поскольку любая оплошность может стоить стрелку жизни. Далее описываются позиции для стрельбы и особенности психологического настроя. Каждой из этих тем может быть посвящено по 50, а то и по 100 параграфов — кадзё (поэтому такие тексты называют «кадзёсё» — «книги с перечислением параграфов»). Во многих случаях они представляют собой вака — японские стихи. Далее излагаются хидэн, т.е. «сокровенные секреты»:
- объемы пороха, используемые для заряда в зависимости от массы снаряда;
- траектории стрельбы на ту или иную дистанцию;
- правила подбора составляющих пороха, их очистки и пропорций смешивания и другие научно-технологические знания.
Судьба ходзюцу
В эпоху мира при династии Токугава ходзюцу не вызывало интереса со стороны широкой публики, хотя его последователи прилагали усилия, чтобы привлечь к себе внимание демонстрацией каких-нибудь диковин: устраивали показательные стрельбы из крупнокалиберных ручниц, красивые фейерверки и т.д. И все-таки это воинское искусство оставалось на задворках будзюцу, а уже с первых десятилетий XIX в. у него появился серьезнейший конкурент — в Японию вновь начало проникать стрелковое дело с Запада, ориентированное на использование гораздо более совершенного огнестрельного оружия. И борьбы этой ходзюцу не выдержало: после испытаний новейших образцов европейского ручного огнестрельного оружия, устроенных сёгунатом в 1841 г., европейское стрелковое дело начало быстро вытеснять его. Однако наследие старых мастеров не сгинуло без следа: отмерли лишь его устарелые формы, а вот теория снайперской стрельбы оказалась как нельзя кстати. Она способствовала усвоению японцами иностранных наставлений в кратчайший срок и позволила им поднять снайперское искусство на высочайший уровень.
И все же, даже в этих условиях, не все школы ходзюцу умерли. Среди живых и ныне следует назвать, прежде всего, Сэкирю. Еще и сегодня ее представители периодически извлекают на свет старинные аркебузы и к огромному удовольствию зрителей во время показательных выступлений метко поражают свои мишени, окутываясь клубами дыма…