Миядзима

Совершенно непростительно побывать в Хиросиме и не посетить одно из самых красивых мест Японии — остров Миядзима.

 

Все знатоки Японии в один голос советуют ни в коем случае не пропустить это место, и я к ним присоединяюсь. Чтобы попасть на остров, нужно сесть на местный поезд от вокзала Хиросимы до станции Миядзимагути (Miyajimaguchi) (20 минут). От Миядзимагути до Миядзимы всего 10 минут на пароме. Можно не возвращаться на вокзал, а сесть на паром прямо около Парка Мира, паром идет 55 минут, но за этот паром придется заплатить 1900 йен с человека, а стоимость парома от Миядзимагути уже включена в JR Pass.

К сожалению, это место известно слишком многим, поэтому все рёканы на острове (рёкан -гостиница японского типа) стоят очень дорого, от $300 до $700 с человека (!) за ночь. Правда, это включая еду и онсэн. Но все равно, столько платить не хотелось. У нас была уже запланирована ночь в хорошем рёкане, но в Японских Альпах. Если очень поискать, можно найти что-нибудь подешевле, в конце острова, далеко от пристани, но это не слишком удобно. Выход нашелся очень простой. Мы остановились в отеле Miajima Coral Hotel на хиросимской стороне, прямо около парома, в 10 минутах от острова, с чудесным видом на остров, и всего за $60 с человека.

Строго говоря, остров называется Ицукусима (Itsukushima), но во всех источниках и путеводителях его называют Миядзима, что в переводе с японского означает «Храмовый остров». Назвали его так в честь главного храма острова — Ицукусима, построенного прямо на воде.

Храм посвящен трем дочерям синтоистского бога морского царства Сусано-о но Микото, брата великой богини солнца Ама-тэрасу, от которой ведет начало императорская династия. Перед храмом, в воде стоит главная достопримечательность острова — «плавающие Тории». Тории — это символические ворота, стоящие обычно перед входом в синтоистские храмы. Они символизируют ворота в мир духов. В храм на Миядзиме приплывали многочисленные паломники, но остров считался настолько святым, что простым смертным было запрещено ступать на землю острова, поэтому создатели храма нашли выход: мостки храма провели к воде, ворота сделали прямо в море, и люди попадали в храм прямо с лодки, не коснувшись ногой земли. Сегодня остров открыт всем, но отголоски древних обычаев и святости острова остались до сегодняшнего дня на острове запрещено хоронить умерших.

«Плавающие Тории» официально включены в тройку самых лучших видов Японии. Ворота действительно потрясающие. Это второй по количеству фотографий объект в Японии после горы Фудзи. Но фотографии не могут даже близко передать всей их величественности. И вечером и днем, в прилив, они как будто плывут по воде. Ворота в прилив — мечта фотографа. В отлив до ворот можно дойти по илу пешком, и туристы часто засовывают монеты в щели основания ворот и просят об исполнении желаний.

Любопытный факт, о котором почему-то редко упоминают толстые путеводители: ворота не только произведение искусства, но и очень необычны с инженерной точки зрения. Они не имеют фундамента, не вкопаны в дно, а просто стоят под собственным весом. Для увеличения веса горизонтальная перекладина ворот сделана полой, и внутри уложены тяжелые камни.

С утра, не теряя времени, мы запрыгнули на первый же паром и через 10 минут уже были на острове. Миядзима медленно просыпалась, улицы были практически пустые, олени лениво потягивались, монахи подметали пагоды… Пагод на острове немало, одна большая и множество маленьких. Мелкие японские улочки перемежаются парками. Вообще, вся атмосфера на острове предельно расслабяющая и умиротворяющая. Ворота на рассвете смотрятся совсем иначе, чем на закате, оранжевый цвет в лучах только что взошедшего солнца кажется особенно мягким, как будто ворота тоже просыпаются от ночного сна.

На острове множество оленей. Людей они совершенно не боятся, подходят, тычутся мордой, норовят что-нибудь стянуть. Везде висят объявления: «Будьте внимательны, олени могут съесть Ваши билеты или деньги». Хуже всего, если олень сжует JR Pass -его восстановить невозможно. До наших билетов олени, к счастью, не добрались, но карта острова исчезла у них во рту практически мгновенно.

В центре острова большая гора Мисэн, со множеством храмов, святилищ, обезьян и видов на все стороны света. Если очень постараться,то подняться на гору можно часа за четыре и часа за два спуститься. Но шести часов у нас, к сожалению, не было. Пришлось выбирать канатную дорогу. Чтобы добраться до нижней станции канатной дороги, нужно сначала дойти до рёкана Iwasso, а оттуда, как написано на большом щите, «10 минут идти или 7 минут слегка бежать». Подъем состоит из двух частей — кабинки канатной дороги поднимают до первой станции, оттуда два больших фуникулера везут до верхней площадки. Очередь на канатную дорогу обычно есть, но идет довольно быстро.

Верхнюю станцию канатной дороги облюбовали японские макаки. Утром и вечером они играют вокруг, не обращая внимания на людей. Днем обезьяны уходят в лес, и на станции вывешивают табличку: «Обезьяны ушли на обед». Однако канатная дорога не ведет на самый верх горы. От верхней станции дороги до вершины еще полчаса карабкаться вверх. Тропа нетрудная — мимо нас то и дело бодро семенили группки полусогнутых японских старушек, радостно нас приветствуя. Тропа до вершины идет через разные храмы и прочие достопримечательности. Некоторые из них называют «чудесами горы Мисэн». Одно из «чудес» — камень с небольшим углублением, заполненным водой. Говорят, что камень непонятным образом соединен с морем — вода в углублении поднимается и опускается вместе с морскими приливами.

Другое чудо — вечный огонь. Когда-то на этой горе медитировал 100 дней известный буддийский монах Кобо Дайси. 1200 лет назад он разжег огонь под котлом. С тех пор этому огню не дают погаснуть, и котелок до сих пор кипит. Наверное, это самый старый вечный огонь в мире. От него, кстати, зажжен вечный огонь в Хиросиме. Всего «чудес» на горе семь, но не все они материальны. Например, одно из чудес — звук деревянных башмаков, часто слышимый по ночам.

На вершине горы — смотровая площадка, откуда открываются прекрасные виды на море, Хиросиму и множество мелких островов. Там же небольшое, не слишком примечательное кафе, где можно съесть тарелку лапши или выпить кофе перед спуском. На острове мы пробыли часов до двух, а потом вернулись в гостиницу, забрали вещи и отправились в центр сингонского буддизма Японии — на гору Коясан.

Categories: Без рубрики

Записи рода Такахаси

ТАКАХАСИ УДЗИ БУМИ — 高橋氏文 — "Записи рода Такахаси", конец VIII в.

 

Докладная записка рода Такахаси. Этот документ был написан в связи с возникшим конфликтом между маловлиятельными родами Такахаси и Адзуми по поводу приоритета в обслуживании императорского стола во время исполнения определенных синтоистских ритуалов. Обращение к письменно зафиксированным прецедентам позволило роду Такахаси отстоять свои наследственные права. В этом памятнике хорошо видны установка синто на преемственность, которая фиксируется на протяжении японской истории на всех уровнях японского общества.

Categories: Без рубрики

Перед принятием конституции (1868-1889)

Перед тем как приступить к осуществлению этой обширной программы, император разработал нечто вроде конституции.

 

Появилась необходимость внести изменения не только в государственную систему, но и в менталитет народа, а это невозможно сделать одним лишь постановлением свыше. Чтобы Запад признал новую Японию, требовалось прежде всего избавиться от феодального строя. Во время инаугурации 6 апреля 1868 года император произнес речь, в которой говорил о пяти принципах, определивших судьбу Японии вплоть до сегодняшнего дня и положивших начало целой серии значимых изменений в истории страны. 

Эти принципы были разработаны самим императором при участии трех государственных деятелей родом из благородных феодальных родов: Ивакуры Томоми (1825—1883), принадлежащего к одной из ветвей императорской семьи, Кидо Коина (Такаёси или Такамаса, 1834—1877), главы клана Тёсю, и Фукуоки Котэй (Такасика, 1835—1919) — влиятельного представителя клана Тоса. Все они по разным причинам (чаще личным) так или иначе участвовали в устранении системы сёгуната

Ознакомление с пятью пунктами «торжественной присяги» императора чрезвычайно важно для понимания причин, приведших к появлению новой Японии: 

1. Обещание создать совещательное собрание для решения всех государственных дел в соответствии с общественным мнением. 



2. Обещание привести страну к процветанию, объединив для достижения этой цели усилия правителей и управляемых. 



3. Всем людям будет дозволено осуществлять свои законные стремления и развивать свою деятельность. 



4. Постепенное устранение всех традиций и обычаев, признанных «бессмысленными». Справедливость и беспристрастность, как они понимаются всеми, должны стать основами всякого действия. 



5. Поиск знаний во всем мире, для того чтобы они служили укреплению основ государства. 

Перед тем как приступить к осуществлению этой обширной программы, император разработал нечто вроде конституции (июнь 1868 года), которая сразу же установила разделение исполнительной, законодательной и судебной властей. 

 

Исполнительная власть закреплялась за императором, а законодательной и судебной обладал Государственный совет, состоящий из Верхней палаты, члены которой избирались из представителей аристократии, даймё и самураев, и Нижней, в которую входили самураи из всех кланов. Таким образом происходило возвращение к той форме управления государством, которая существовала в Японии приблизительно с VII века. Реальная власть была сосредоточена в руках министров (гидзо) и советников (санъё), полных решимости изменить страну.

Categories: Без рубрики

Бакуфу и регентство Камакура

Слово «бакуфу» означает «походное правительство», поскольку состоявшее из военных правительство сёгуна было действительно мобильным.

 

При императорском дворе самый высший пост занимал канпаку, которого можно было бы сравнить с премьер-министром, хотя канпаку обладал большей властью и свободой. Канпаку подчинялись различные министерства и департаменты, которых было огромное множество.

Учреждение бакуфу Камакура (слово «бакуфу» означает «походное правительство», поскольку состоявшее из военных правительство сёгуна было действительно мобильным) привело к тому, что полномочия гражданских властей стали постепенно переходить к новой военной администрации. Одна из самых заметных перемен коснулась службы кэбииси, которая была окончательно распушена. Возможно, Ёритомо не мог забыть о том, что эту должность когда-то занимал его брат; в любом случае, он наделил местных правителей полномочиями самим вершить правосудие, ослабив централизованную систему власти. Он понимал: чтобы сохранить контроль над страной, необходимо пожертвовать частью своей власти. Безжалостный и расчетливый, он был очень способным администратором. Император правил уже только номинально. Истинным хозяном Японии, стоявшим за троном, был Ёритомо. Одной из причин, почему бакуфу было учреждено в Камакура, а не в Киото, было стремление оградить его от потенциального влияния императорского двора, а также изолировать двор и аристократию. Вскоре бакуфу приобрело все черты бюрократического аппарата с офицерами, наблюдавшими за военными делами, и чиновниками, контролировавшими все остальное.

Преждевременная смерть Ёритомо в 1199 г. в возрасте 52 лет вы звала оцепенение в новом правительстве. Общество все еще наход илось на стадии становления и не могло обходиться без вождя. Хотя бразды правления и перешли в руки юного сына Ёритомо, Ёрииэ, прошло три года, прежде чем он получил титул сёгуна. Но и тогда он все еще находился под опекой своей матери Масако и ее отца Ходзё Токимаса. Масако была настолько властной женщиной, что получила прозвище «ама-сегун» (монахиня-сёгун, поскольку после смерти Ёритомо фактически заняла его место). Токимаса сначала организовал насильное отречение и заточение Ёрииэ, а затем и его убийство.

Токимаса сделал сёгуном 12-летнего брата Ёрииэ, Санэтомо. Несмотря на все старания Гэндзи, он стал последним сёгуном Минамото. Так как Санэтомо был несовершеннолетним , ему требовался опекун, которым стал его дед Ходзё Токимаса, узаконивший положение регента. В возрасте 26 лет сёгун был убит.

В результате хорошо продуманных действий со стороны сиккэн Япония вскоре лишилась кандидатов на должность сёгуна. Тогда сиккэн Ходзё обратился с просьбой к отставленному императору Го- Тоба назвать очередного кандидата. Сиккэн хотел иметь на этой должности своего ставленника, однако Го-Тоба затягивал принятие решения, одновременно занимаясь поисками человека, который помог бы ему вернуть императорский трон. Между регентом и императором началась борьба за власть.

В 1221 г. Го-Тоба объявил действуюшего регента Ходзё Ёситоки вне закона и поднял восстание против бакуфу. Го-Тоба представил ситуацию так, что сиккэн и бакуфу, виновные в том, что узурпировали власть у божественного императора, находились в положении мятежников.

Го-Тоба обратился за помошью к сохэй Энрякудзи, призывая их поддержать его, но никто не откликнулся. Произошло несколько сражений и небольших стычек большей частью между приверженцами бакуфу и несколькими лишенными привилегий семьями, имевшими тесные связи с Хэйкэ и Фудзивара. Однако положение императора было слишком неустойчивым. Восстание периода Дзёкю закончилось повторной оккупацией Киото и насильственным изгнанием Го-Тоба.

В течение полувека царил мир. Затем, в правление восьмого регента, Токимунэ, от монгольского императора и властелина Китая хана Хубилая пришло письмо, в котором последний требовал от «царя Японии» выплаты дани, унижая японского императора неподобаюшим титулом. Благодаря тому, что Японией в это время руководило военное правительство, а не контролируемая Фудзивара придворная аристократия, сиккэн ответил на угрожаюшее требование Хубилая решительным отказом.

Categories: Без рубрики

Игральные карты в Японии

Истоки японской карточной системы уходят корнями в средневековье.

 

В Японии с глубокой древности известны «состязания в изящном», в числе которых наиболее значимыми были поэтические, музыкальные турниры, состязания в искусстве приготовления ароматов, турниры хризантем и многие другие. В этот же ряд можно поставить и карточные развлечения.

В истории происхождения и развития карт в Японии следует выделить два этапа: собственно японская «докарточная» система, и система, появившаяся на японском архипелаге в XVI веке вместе с приходом европейских торговцев и миссионеров, которые завезли в Японию те сделанные из бумаги карты, которые известны в Европе и а настоящее время.

Игры, предшествовавшие картам

Истоки японской карточной системы уходят корнями в средневековье Ее предтечей стали игры, связанные со складыванием, с присоединением по определенным критериям одних вещей и предметов к аналогичным. Этот период можно назвать периодом моноавасэ («сопоставление вещей»). Множество таких игр бытовало в среде аристократов в период Хэйан. Среди видов моноавасэ можно отметить такие развлечения, как утаавасэ («сопоставление стихов»), каиа-васэ («сопоставление раковин моллюсков»), ханаавасэ («сопоставление цветов»), огиавасэ («сопоставление вееров»), эавасэ («сопоставление картин») и многие другие.

Особую роль в истории японских игр суждено было сыграть каиавасэ, поскольку именно с ней связывается дальнейшее преобразование этого развлечения в карточную игру. Это была популярная, особенно среди женщин, игра с использованием редких и диковинных раковинок моллюска хамагури, игра, связанная с составлением и подбором друг к другу двух створок раковин, В ней использовалось 360 таких раковин В центре круга, образованного сидящими игроками, выкладывались концентрическими кругами половинки раковинок — дзикаи (букв, «лежащие на земле раковины»), обычно 12 штук. Затем из специального ящика доставали по одной другие половинки — дасигаи (букв, «выставляемые раковины»). Задача заключалась в том, чтобы отыскать среди них совпадающие по рисунку раковины. Найдя пару, игрок накрывал створкой дасигаи лежащую на «земле» створку дэикаи. Отсюда и один из вариантов названий игры — каиоои («накрывание раковин»). Игрок, у которого набиралось самое большое количество совпавших половинок раковин, объявлялся победителем.

Игра в раковины первоначально была популярна только в аристократических кругах, но в дальнейшем она получила распространение и среди самурайского сословия. К началу эпохи Эдо (1603-1868) в эту игру стали играть и обычные горожане. К тому времени содержание состязания изменилось: на внутреннюю часть раковин наносились либо рисунки с сюжетами, взятыми из популярных литературных произведений (например, из знаменитой «Повести о Гэндзи»), либо отрывки стихотворений.

По аналогии с игрой каиоои, сначала в круг выкладывали створки раковин с написанной на внутренней части заключительной частью стихотворения. Затем, держа в руке створки дасигаи, где были написаны начальные строчки стихотворений, играющие старались из множества раковин подобрать соответствующие друг другу половинки, чтобы составить полное стихотворение. Такие полностью подходящие друг к другу пары раковинок ассоциировались с понятием энмусуби, то есть «соединение судеб» (так же назывались прикрепленные к ограде или деревьям на территории храма таблички с именами мужчины и женщины — как залог будущего брака). Со временем возник даже обычай дарить молодоженам пару раковин каиоои.

Первые японские карты

С появлением на японском архипелаге европейцев, а вместе с ними и бумажных карт, произошло постепенное вытеснение игр в раковины: люди сочли бумажные карты более удобными, Появились сделанные уже из бумаги поэтические карты ута-карута («карты со стихами») и изобразительные карты э-карута («карты с картинами»). Принципы игры при этом оставались прежними, те. под «японскими картами» понимается игра, более всего напоминающая лото.

Форма и вид японских карт были чрезвычайно разнообразны. Помимо прямоугольных, существовали карты в форме веера, в форме фигуры японских шахмат сеги. гребенки, в виде тонких и длинных бумажных полосок и др. Помимо бумажных карт, были и карты на дощечках, ита-карута. Говоря о традиционных картах, обычно имеют ввиду, прежде всего, поэтические карты ута-карута и карты с изречениями и пословицами ироха-карута.

Поэтические карты ута-карута, разработанные на основе широко известной поэтической антологии XIII в. «Сто стихотворений ста поэтов» («Хякунин иссю»), составленной прославленным поэтом и филологом Фудзиварано Тэйка, пользовались наибольшей популярностью у любителей карточных игр. Поэтические карты, аналогов которым нет нигде в мире, являются такой игрой, где сочетаются познавательно-обучающий момент, и азарт. Колода состоит из 200 карт: 100 карточек для чтения (ёмифуда), на которых стихотворение написано полностью, и которые зачитывает ведущий, и 100 карточек торифуда, где написана только вторая половина стихотворения. Карточки торифуда используют играющие. Задача игроков состоит в быстром подборе своих карточек к соответствующим стихотворениям, которые зачитывает ведущий. По сию пору в поэтические карты играют в семьях (в основном, во время новогодних праздников.

В преддверии новогодних празднеств такие соревнования проводят среди знатоков поэзии и любителей этой игры по всей Японии. На сегодняшний день существует даже особая коммерческая лига, 50 лучших игроков которой ежегодно разыгрывают титул мэйдзин (мастер), а также звания Короля и Королевы.

На основе этого алфавита и возникла своеобразная карточная игра, в которой каждому знаку поэтического алфавита стала соответствовать народная пословица или книжное изречение (буддийское или конфуцианское).

Со второй половины эпохи Эдо (XVIII — XIX вв.), когда бумажные карты европейского образца повсеместно утвердились на островах, карты ироха стали использоваться в качестве прописей и материала по чистописанию. Недаром в японском языке наряду с названием ироха-ута («стихи ироха») сохранился термин тэнараи-ута, что означает «стихи для чистописания», «стихи для упражнения в каллиграфии».

Японизация европейских карт

Слово карута произошло от португальского carta и довольно быстро адаптировалось в японском языке. Первые карты, которые стали выпускать в Японии с приходом «южных варваров» (так в средние века называли испанцев, голландцев, португальцев, а также жителей Индокитая, Индонезии и Филиппин), изготовляли в местечке Микэ (сейчас это город Омуда) на острове Кюсю. Связано это было с тем, что многие феодальные князья даймё, владения которых находились на Кюсю, поначалу относились весьма благосклонно к контактам с иноземцами. Север Кюсю в те времена считался местом средоточия христианских миссионерских школ, это был район, где контакты японцев с европейцами были наиболее активными.

Первые карты, изготовленные в Микэ, были настоящим произведением искусства. Они были дороги и использовались, в основном, самураями и высшей знаью. Затем производство карт переместилось в Киото, а вслед за этим карты стали изготовлять в Осака и Эдо (старое название Токио). С возросшей популярностью карт для «простого» народа стали изготавливаться более дешевые карты: оборотную сторону делали из тонкой бумаги черного или коричневого цвета, а лицевую обрабатывали лаком и каолином. Такой способ изготовления сохранился и до наших дней.

При заимствовании европейских карт японцы внесли в их оформление определенные изменения. Так, появились карты под названием тэнсе Аналогично европейским картам, в них тоже были представлены четыре масти: коппу («чашечки для сакэ», или «кубки»), ору («монеты»), хау («жезлы») и ису («мечи»). Что касается «стоимости» карт в игре, то очки начислялись от единицы до девятки; затем следовали «монах» (10 очков), «всадник» (11 очков) и «военачальник с мечом» (12 очков). На карте, соответствующей тузу («военачальник с мечом»), изображался дракон, поэтому такая карта часто именовалась «карта с драконом». То есть каждая масть была представлена 12 картами, и колода состояла из 48 карт. В настоящее время карты с такими изображениями используются а японском варианте бриджа.

На смену картам тэнсё пришли карты унсун. Свое название они получили из португальского языка (um означает «один», sum(mo) — «наивысший», «наилучший»). В картах унсун добавилась еще одна масть, карта «дракон» обособилась от «военачальника», количество карт в колоде возросло до 75. Каждая масть была представлена следующими шестью картами с изображениями: коси («король» = «князь» = «воин»), ума («всадник на лошади»), хаи («дракон»), сота («королева»), ун и сун. Категория карт ун изображала пять богов счастья: Дай-коку (бог богатства), Дарума (Бодхи дхарма, основатель дзэн-буддизма), Хотэй (бог изобилия), Эбису (бог богатства и торговли). Дзюродэин (бог долголетия). Карта сун изображала знатного китайца в черном головном уборе. По внешнему виду карты унсун существенно отличались от карт тэнсё — рисунки на картах, в основном, приобрели япониэированные черты (при этом изображения «мечей» и «жезлов» сохранили свой прежний вид). На первых порах служившие для отдыха, развлечения и удовольствия, постепенно азартные игры в карты стали оказывать нежелательное для правительства влияние на самураев и горожан, которые слишком увлеклись игрой на деньги и стали забывать о своих основных обязанностях. И сёгунат карты запретил, Однако, судя по тому, как часто издавались подобные указы, запрет не оказал особого воздействия на азартных игроков, которые, однако, были вынуждены соблюдать осторожность. В современном языке до сих пор сохранилось выражение: «ун-томо сун-томо иванай», что буквально означает: «не говори ни ун, ни сун». Это выражение звучало как предостережение держать язык за зубами, соблюдать осторожность и быть начеку.

Цветочные карты ханафуда

В начале ХХ в. были изобретены своеобразные «цветочные карты» — хана-карута (или ханафуда), которые стали любимым развлечением японцев. Этот вид карт совершенно отличается от всех карт «южных варваров» и до сих пор пользуется заслуженной любовью японцев.

В этих картах, на которых изображены луна, цветы, животные и птицы, и где можно найти указания на исторические предания и легенды, отражается вся прелесть утонченного восприятия жизни и понимание ее естественного течения, чувствуются подлинная любовь японцев к природе, переживания человека, ощущающего себя частью единого и великого целого.

В том виде, в котором цветочные карты в настоящее время дошли до нас, они представляют собой колоду из 48 карт с изображением деревьев, цветов и растений, соответствующих четырем сезонам двенадцати месяцев года: сосна, слива, сакура, глициния, ирис, пион, леспедеца, мискант, хризантема, клен, ива, павлония. То есть место привычной нам масти заняло время года. Набор растений, использующихся в цветочных картах, не случаен; на протяжении многих столетий все они в традиционной культуре Японии значили неизмеримо много, продолжают играть огромную роль и в современной жизни. Это в равной мере касается повседневной жизни и традиционных народных праздников, синтоистско-оуд-дийской культовой обрядности, литературы и искусства, словом, всех тех сфер, в которых отражаются представления японцев о природе, времени и прекрасном.

Например, на картах, соответствующих февралю, изображены ветки цветущей сливы, на самой дорогой из них карте нарисован и соловей (так обычно переводят на европейские языки название самой популярной японской певчей птицы — камышовки) в ветках сливы — традиционный поэтический символ начала весны.

Март — время цветения знаменитой сакуры, и изображение на карте подчеркивает пышность пиршества во время ханами — любования цветами. Осень издавна была богата праздниками, связанными с культом природы. Осень ассоциировалась с луной, когда люди во время любования полнолунием (цукими) устраивали ночные празднества и благодарили богов за хороший урожай (церемония цукими отражается в картах августа — мискант); с любованием алыми листьями клена, а вместе с ними и оленями, бродившими в кленовых зарослях в поисках подруги (в картах это октябрь). К осенним изображениям относятся и хризантемы (в цветочных картах им соответствует сентябрь). По традиции, пришедшей из Китая, праздник хризантемы приходился на 9-й день 9-го месяца. В этот день исполнялся, в частности, ритуал преподнесения друг другу чашечек сакэ с накрошенными в них лепестками хризантем, что было пожеланием долголетия и залогом избавления от несчастий. Этот ритуальный напиток назывался кикумисакэ («сакэ для любования хризантемой») или кикусакэ, кикуханасакэ, что переводится как «сакэ с лепестками хризантем»). На самой дорогой карте, соответствующей сентябрю, изображена такая чашечка сакэ рядом с хризантемой.

С появлением изображения ивы (ноябрь) связана легенда об Оно-но Митикадзэ (или Оно-но Тофу, 896-966) — знаменитом поэте и каллиграфе, который, наряду с Фудзивара-но Юкинари и Фудзивара-но Сукэмаса, считается одним из трех великих мастеров каллиграфии эпохи Хэйан. Отличительной чертой его стиля является отказ от подражания китайской манере письма. Легенда повествует, что как-то раз, гуляя в саду под дождем, Оно-но Митикадзэ увидел, как лягушка изо всех сил старается запрыгнуть на ветку ивы, свисающую над землей, Упорство лягушки произвело на него большое впечатление, и, ободренный, он сам воспрянул духом: если уж маленькая лягушка показывает чудеса упорства и настойчивости, то человеку тем более следует всегда неуклонно добиваться своей цели.

Современные карты

В начале XX века было создано огромное число карт по различным сферам и областям знаний — восприняв европейскую форму бумажных карт, японцы сумели превратить их в средство познания. Среди этой серии карт можно отметить образовательные карты по истории рэкиси-карута и связанный с этой тематикой целый ряд карт с изображением ремесленников и их инструментов, китайских воинов, женщин-воительниц, дворцовой утвари, разных видов оружия, кораблей феодальных князей; карты по географии; карты, при помощи которых игроки соревнуются в изложении сказок; карты с изображением сюжетов из традиционных пьес; карты по спортивной тематике — борьба сумо и бейсбол, и т.д. Была разработана и серия карт специально для школьников для обучения счету, с изображениями транспортных средств, с популярными героями комиксов, с животными и растениями; карты, основанные на знании зодиакальных животных и символов из традиционного 60-летнего цикла; «семейные карты», сделанные по типу тематического лото и основанные на классификации различных семей и их членов в зависимости от социального статуса и профессии: например, семьи с «говорящими фамилиями» — семья главы фирмы Кайся Мамору («Защитник Компании»), врач Кэнко Хакару («Оценивающий Здоровье»), семья рабочего Майнити Докити («Успешно Работающий Каждый День»). Существуют также и другие типы карт, обеспечивающих быстрое ассоциативное запоминание иероглифов и развивающих образное мышление игроков.

Помимо хорошо известных и исторически закрепленных в духовной культуре Японии поэтических, цветочных карт и карт с пословицами, изобретены новые карты, основанные на идеях этих традиционных карт, что говорит о том продуктивном заряде, который был заложен в них с самого начала. К ним можно отнести:

Развивающие идеи поэтических карт

  • «Карты путешествий поэта Басе»; 
  •  «Карты со знаменитыми трехстишиями хайку»;

Развивающие идеи ироха

  • «Карты с оборотнями»; 
  •  «Карты префектуры Гумма»;

Карты с иероглифами

  • «Карты с иероглифическими ключами»; 
  •  «Карты происхождения иероглифов»; 
  •  «Карты с загадками»;

Карты на дощечках ита-карута

  • «Карты с луной и цветами»; 
  •  «Карты десяти ароматов».

Кроме того, следует иметь в виду, что компьютерные достижения дают возможности, до настоящего времени неизвестные: несколько лет назад были созданы компьютерные версии игр в поэтические, цветочные карты, а также в карты с пословицами ироха. Словом, меняется мир, меняются и формы бытования традиционных развлечений, но любовь японцев к своим картам попрежнему сильна.

Categories: Без рубрики

Три типа японского буддизма

Возрождение буддизма сегодня связано с потрясениями и имеет философскую основу.

 

Философия его связана в гораздо большей степени с мыслью эпохи Камакура, чем с философией тех столетий, когда не проявлялся интерес к философской сущности буддийских учений и ею открыто пренебрегали. В эпоху Камакура многие высокопоставленные монахи были отлучены от императорского двора и обратились к философским поискам. Военные, обладавшие реальной властью, силой навязывали свою политику, продиктованную честолюбием. Простые люди все так же тяжко трудились и бедствовали. В стране царили беззаконие сильных и страх беззащитных. Больше, чем прежде, жизнь теперь казалась краткой и горестной. Казалось, спасения не было. Придворные обращались к старым верованиям и магическим ритуалам, существуя словно вне времени и пространства, занятые церемониальной жизнью двора, ограждающей их от реальных проблем, которыми жили простые люди. В этих условиях зарождается идеология, придающая большее значение чувствам, чем ритуалам или постижению учений и комментированию трактатов. Начиная с XII—XIII веков общество двигалось в направлении национализма, мистицизма и альтруизма. Таковы были причины для возникновения секты Нитирэна, школы дзэн-буддизма и амидизма.

Нитирэн (1222—1282) — один из подвижников, фанатично преданных своим убеждениям и своему делу, которые встречаются во все времена. В свое время он был единственным духовным учителем, убежденным в необходимости изменить взгляды людей и перестроить мир. Он пытался воспламенить сильных людей и отвергал слабых. Его учение хорошо адаптировалось к японскому мировосприятию. Нитирэн, ценивший простоту, характерную для японского менталитета, освободил свое учение от темных и догматических мест, приспособив его для понимания простого человека. Образованный монах, получивший знания в старинной секте Тэндай, он утверждал, что сутра Лотоса Дивного закона является конечным текстом, который содержит в себе откровение истины и, в отличие от других буддистских сект, является единственной библией. Этот текст объясняет и природу человека, и природу Будды. Человек наделен безграничными способностями для того, чтобы достичь добра или зла и, следуя избранным путем, прийти к раю или аду. Тем самым каждому верующему предоставлялась возможность стать Буддой. Но для этого было необходимо идти по пути бодхисаттв, при любых обстоятельствах быть милосердным и бескорыстным. 

Исторический Будда достиг Вечной истины, которая может быть заключена и в любом человеке. Следовательно, ни к чему искать другой мир или какой бы то ни было рай. Все субъективно и вероятно. Человек, который достигнет состояния гармонии с естественной природой мира, способен достичь и единения с Буддой, и тогда мир уже не будет казаться исполненным страдания, но наполнится радостью. В каждом человеке, таким образом, заключается возможность здесь, на этой земле, пребывать как в раю, так и в аду. Хотя доктрина Нитирэна по своему содержанию не выходила за пределы буддийской мысли, но была облечена в совершенно особую форму. Она внедряет религиозное мышление и поведение в национальный образ жизни, идентифицирует религиозную жизнь с национальной. Эта цель, непреклонная и фанатичная, требовала столь же страстного преодоления всех препятствий для изучения сутры каждым гражданином. Секта Нитирэна, пронизанная идеей необходимости приобщить к ней все общество, стала символом единства мистических представлений, где космические образы скрывали стремление к абсолютному господству.

Наследие, завещанное Нитирэном, не сводилось только к авторитарному учению, мистическому убеждению и националистическому призыву. Мужество и готовность к самопожертвованию были главными чертами учителя. Одно изтюложений сутры Лотоса предупреждает, что гонениям должен подвергаться тот, кто станет распространять учение во времена всеобщего упадка (маппо). В XIII столетии таких людей, которые полагали, что вступили в этот проклятый период, оказалось достаточно много. Нитирэн, проповедуя свое учение о сутре Лотоса Дивного закона, требовал запрета всех других религиозных сект. Его стали преследовать. Но его вера в священный текст была непререкаема, во имя ее торжества он многое претерпел, даже был приговорен к казни, но чудесным образом избежал смерти. Когда он уже подставил шею под удар сабли, внезапно из грозовой тучи вылетел огненный шар, который заставил его палачей бежать. В изгнании Нитирэн мужественно сносил холод и голод. Вопреки всему он всегда был примером радости и величия, усердия и надежды человека, который жил согласно сутре Лотоса Дивного закона.

Как на Западе украшались и расписывались евангелия и часословы, возвышая религиозные чувства средневековых художников, так и в японском искусстве копирование сутр приобретало важное значение. Так было создано немало шедевров живописи и каллиграфии. Сутра Лотоса Дивного закона была выписана каллиграфически около 1180 года классическими иероглифами на бумаге в форме веера. Богатая бумажная основа содержала вкрапления золота и серебра, были заметны частицы растительных волокон, из которых изготовлялась бумага. Рисунок, который проявляется под каллиграфическими иероглифами, был исполнен в технике ксилографии, затем раскрашен. Это изысканное декоративное произведение — прекрасный образец искусства эпохи Фудзивара.

Нитирэн, сила которого состояла в его убеждении первооткрывателя, полагал, что Япония должна стать центром буддизма, который был уже забыт или преследовался в других странах, откуда происходил или был когда-то распространен. Он обладал даром предвидения, например предсказал варварское вторжение на острова, что подтвердилось попыткой монгольского завоевания. Это принесло ему славу защитника японской родины. Так буддизм подпитывался чувством национального величия, затем отчасти смешался с синтоизмом (хоккэ синто). Эта оригинальная религиозная смесь воодушевляла воинов и простой народ. В наши дни сторонники секты Нитирэна вербуются среди людей, которые способны вдохновляться ритмичным повторением даймоку (молитва секты Нитирэна «Намумёху рэнгэкё» — «Я посвящаю себя сутре Лотоса Дивного закона», сопровождаемая ритмом плоских барабанов). Последователи Нитирэна в силу своих религиозных и политических амбиций и устремленности к победе (и здесь не обходится без национализма) образовали секты, политическая роль которых возрастает. Такова мощная секта Сока Гоккай или менее значительные Рэйюкай и Рисе Косэйкай

Распространение буддизма и сектантское отношение к другим учениям придают буддизму Нитирэна специфический характер. Сторонники дзэн-буддизма не заходили так далеко. Они действительно проповедовали единство религиозной жизни с повседневностью, прежде всего это относилось к отдельным людям, и они если и не следовали букве священных текстов, то почитали глубокий смысл всего учения. Различие между ними очевидно: национализму одних противопоставляется универсализм других, нетерпимости первых — либерализм вторых. Вольнодумцев, чуждых честолюбия, не ставивших великих задач, привлекала медитация — дхана, чань по-китайски, или дзэн по-японски. В ней они обретали личный путь спасения, основанный исключительно на собственных силах и независимости от времени, проведенного за молитвами. Эти новации принадлежали патриархам Эйсаю (1142—1215) и Догэну (1200—1252), после своего возвращения из Китая они основали секты Риндзай и Сото. Их учение включало жесткую личную дисциплину последователей хинаяны.

Но в отличие от нее дисциплина дзэн была важна для пользы всего мира в духе махаяны. Идеал дзэн-буддизма не в том, чтобы отделяться от общества; его конечной целью было личное просветление, но оно могло быть достигнуто благодаря медитации, каждодневному бескорыстию и альтруизму во всех поступках. Как и все буддисты, последователи дзэн-буддизма обретают убежище в трех ценностях: Будда, Закон и Сообщество. Но для дзэн-буддизма Будда — это Шакьямуни, исторический персонаж, почитающийся как настоящий учитель, чья природа подобна нашей. Дзэн-буддизм почитает всех тех, кто помогает другим людям достигать состояния Будды, отсюда культ бодхи-саттв, архатов и патриархов. Его позиция по отношению к священным текстам основана на уважении к первоначальному смыслу текста, рассматриваемого как указание направления, которое следует избирать, а не как сумма установлений. Установления могут передаваться не словесными доказательствами, а путем медитации и просветления. Чтение сутр в соответствии с буддийской традицией, в виде диалога между учителем и учеником, в котором парадокс (коан) как спасительное средство смягчает логическую строгость, используется для того, чтобы наилучшим образом проникать в мир иррационального, где все понимается через интуицию и озарение. То же относится к изображениям; картины, скульптуры, которые украшают храмы, не идолы, но знаки, служащие для побуждения к медитации. Китайский священник не колебался, если надо было бросить в огонь деревянную статую, чтобы просто согреться.

Свобода мышления, отсутствие пиетета к культовым книгам и статуям, на взгляд постороннего, могли показаться богохульством. Неверное представление.

 Последователь дзэн-буддизма — сторонник порядка, он альтруист, который ищет спасения для всех путем суровой дисциплины и образцового образа жизни. Когда последователь дзэн-буддизма достигает просветления и его дух пребывает в Будде, он возвращается к повседневности, собственноручно творит добро, помогая ближнему, обучает его медитации, для того чтобы и он мог познать просветление. Дзэн-буддист не только соблюдает нормы повседневной жизни, но и совершенствует их, как требует его понимание буддийского учения. Здесь и корни строгого этикета, диктующего, к примеру, движения во время чайной церемонии, которые (как и на других подобных церемониях) должны исполняться торжественно, с глубоким благочестием. Им отчасти объясняется принятие дзэн-буддизма самураями, которых воодушевляла его экспрессивная грубоватая простота, знатью и образованными людьми, которые восхищались изяществом и изысканностью обрядов. К философии дзэн-буддизма восходят четыре добродетели: скромность, простота, глубина и сила, — которые пронизывают всю японскую культуру и искусство, хотя последние и не исчерпываются ими. 

Чтобы судить в целом о влиянии дзэн-буддизма, следует говорить не только об учении. Учение специфично, его можно определить как синтез материализма и мистики, в нем соединились интеллектуальная культура Индии, прагматическая культура Китая и эмоциональная культура Японии. Оно связало то, что японская цивилизация унаследовала другими путями от Индии или Китая, других буддийских сект, конфуцианства и даосизма. Именно в дзэн-буддизме нашли себя многие элементы японской цивилизации, и, напротив, ряд существенных элементов этой цивилизации обнаруживается в самом дзэн-буддизме.

Буддизм, которому Нитирэн придал общественный пафос, еще более или менее можно сопоставить с дзэн-буддизмом, но он очень сильно отличается от амидизма, пронизанного чувством сострадания. Амида, чье имя на санскрите означает «вечная жизнь» или «вечный свет», был монахом, который отказался стать Буддой, пока не будет спасено все человечество. Его имя было давно известно в Индии, Китае, Тибете и даже Японии — знаменитый путешественник Эннин (794—864) привез из своего продолжительного путешествия в Китай практику медитации, связанной с его именем. В течение многих столетий Амида оставался божеством второго плана, вплоть до эпохи, когда бедствия народа оказались столь невыносимыми (X—XI вв.), что зародилось учение, которое сулило более справедливый и более милосердный мир, в котором каждому воздавалось бы по его поступкам. Этот оплот справедливости и счастья назывался Чистой землей (дзёдо), далеким раем Запада, Миром высшего наслаждения (гокураку сэкай), его могли достичь только чистые или раскаивающиеся души, ищущие в Амиде последнего убежища, которого слабость их человеческой природы не позволяла обрести в себе самих. Осознавая собственную слабость, они мечтали о мощном и активном вмешательстве со стороны заступника. Позолоченная деревянная статуя Амиды Нёрай (1052) хранится в Хоодо в Бёдоине в Удзи. Она принадлежит скульптору Дзете (умер в 1057 году), который изобразил святого с пластической выразительностью, характерной для возвышенного буддизма эпохи Хэйан. Одновременно художник усовершенствовал технику ёсиги: различные части статуи вырезаны по отдельности брусками, собранными затем воедино. Ореол, окружающий Амиду, состоит из летящих божественных музыкантов (хитэн), чьи развевающиеся шарфы напоминают языки пламени. Считается, что именно Дзете придумал этот тип нимба, сочетающий языки пламени традиционных нимбов с апсарами (божественные танцовщицы), фигурами которых украшали вершины пагод.

С распространением идеи о близком конце света (маппо), который должен был наступить в 1052 году по европейскому календарю, пришло разочарование в любой деятельности — следовало только верить и надеяться. Уже в X веке Куя (903—972), монах с горы Хиэй, близ Киото, ходил по городам и ярмаркам, проповедуя единственный способ спасения в Амиде; Гэнсин (942—1017), монах из того же монастыря, философски определил в своих сочинениях силу воздействия молитвы. Риёнин (1072—1132) основал амидистскую секту (Юдзу-нэмбуцу— «совместная молитва»); император Сиракава покровительствовал ее расширению. Но именно Хонэн (Гэнку, или Энко дайси, 1133— 1212) учредил в 1174 году секту Чистой земли (дзёдосю). Хонэн не верил в спасение с помощью медитаций или молитв, но верил во вмешательство внешней силы, в силу веры, и только в нее, поэтому следовало призывать имя Амиды кратким восклицанием «Наму Амида Буцу!» («Поклоняюсь Будде Амида!») и соблюдать обычные буддистские правила, чтобы быть достойным возрождения в амидистском раю.

Учение Хонэна основано на трех сутрах, тексты которых повествуют о жизни монаха Дхармакара (будущий Амида), о жизни королевы Вайдеки и «свете Западного рая», напоминая о значимости многократных призывов и искренней веры. В 1224 году Синран (1174—1263) сделал практику дзёдосю еще более простой и милосердной (Дзёдо-син-сю, сокращенно Синсю). Для Синсю бесполезно даже следовать предписаниям, вполне достаточно искренне взывать к Амиде, повторяя его имя; и, напротив, надо отречься, ради сохранения чистоты сердца, от предрассудков, связанных с добрыми или неблагоприятными предзнаменованиями, отказаться от выбора благоприятных или пагубных направлений, от астрологии и молитв, обращенных к богам или духам. Простота жизни и чистота сердца обеспечили Син-сю популярность и в наши дни. «Татхагата Шакьямуни проявил себя в мире по единственной причине, ему было суждено провозгласить безбрежный океан фундаментального Обета Амиде. Люди, столь же многочисленные, как и волны океана, те, кто подчинены Пяти Препятствиям и отданы в залог демону, должны слушать абсолютно истинные слова Татхагата… <…>

Если в нас зарождается хоть раз единственная мысль о радости и любви, тогда мы, такие, как мы есть, с нашими грехами, мы стремимся изо всех наших сил к нирване. Смертные и святые, даже те, кто совершил пять смертных грехов и клеветал на святые законы Будды, смогут между тем, благодаря вере в могущество Татхагата, войти в его милосердие, и это так же несомненно, как то, что вода горного потока в конечном счете достигает океана и становится соленой… <…>

[Тан-Луань учил], что благодать возрождения в раю, так же как и та, благодаря которой мы можем возвратиться на землю для того, чтобы помогать себе подобным, является даром, который мы получаем благодаря могуществу Будды, и что подлинная причина нашего рождения на Чистой земле есть просто верующее сердце. Поэтому если мы, слепые и грешные, если мы пробуждаем это верующее сердце, то мы можем разглядеть нирвану и в этой жизни. Потом мы безошибочно достигнем Чистой земли беспредельного света, и, проповедуя всем созданиям, способным к восприятию, что мы вовлечены в несчастья земли, мы и их приведем к спасению.

Гэнсин установил различие между чистой верой и нечистой верой, одна из них покоится в глубине души, а другая является поверхностной. Он учил также, что существует две формы рая, мест упокоения, соответственно предназначенные для тех, кто обладает глубокой верой, или для тех, кому дарована поверхностная. О жалкий грешник! Призови, следовательно, хотя бы один раз Будду Амиду! И он нас поддержит. Хотя наши плотские глаза и не могут его увидеть ясно из-за наших грехов, но его милосердие постоянно присутствует для того, чтобы просветлить наши умы.

Мой наставник Гэнку (Хонэн), который пролил свет на буддизм, испытывал глубокое сострадание к мирянам, хорошим или плохим. Именно он торжественно открыл учения Истинной секты в этой стране и распространил в этом растленном народе учение об обете, которым избирается Амида.

Гэнку учил, что причина, по которой люди постоянно возвращаются в дом ошибок [выражение, обозначающее современную жизнь], была полностью обязана тому, что мы изборождены шрамами сомнения. Для того чтобы суметь войти прямо в мирное и вечное пребывание в нирване, нам необходимо получить верующее сердце» (Синран. Сосин нэмбуцу гэ). Все учение о благодати (дзирики — спасение своими силами и шарики — спасение силой заступничества) приносило слабым людям утешение и надежду. Учение амидизма создавало мощное монотеистическое течение, которое противостояло многобожию эзотерических сект, многообразные божества которых делали до тех пор японскую религиозную жизнь аморфной.

Categories: Без рубрики

Правила Кудо

Эффективная атака, в результате которой из-за полученного ущерба спортсмен касается татами любой частью тела, за исключением ступней ног, до двух секунд. «ЮКО».

 

Степень ущерба. Спортсмен поскользнулся, близок к нокдауну. Сразу принимает стойку. Возможно оценить в «КОКА». После атаки (после нокдауна) спортсмен не в состоянии вести бой или потеря желания вести бой, от 2 до 4 секунд. «ВАДЗА-АРИ». После нокдауна спортсмен не в состоянии или потерял желание вести бой, более 6 секунд. «ИППОН». Такие действия, когда спортсмен умышленно поворачивается к сопернику спиной и т. п. являются нарушением. В этом случае, если последняя атака была расценена в «ЮКО», а соперник не принимает боевой стойки, таймер продолжает отсчитывать время: по прошествии 2 секунд дается «ВАДЗА-АРИ». через 4 секунды «ИППОН». В кудо выражением своего желания продолжать бой является поднятие обоих кулаков до уровня своего лица.

Проводится эффективная атака, преимущественно в верхний уровень «Дзёдан», в одностороннем порядке, от 2 до 4 секунд. «ЮКО». Проводится эффективная атака, преимущественно в верхний уровень «Дзёдан», в одностороннем порядке, от 4 до 6 секунд. «ВАДЗА-АРИ». Проводится эффективная атака, преимущественно в верхний уровень «Дзёдан», в одностороннем порядке, более 6 секунд. «ИППОН». Такие действия, как умышленно поворачиваться к сопернику спиной и т. п. являются нарушением. В этом случаи, если последняя атака была расценена в «ЮКО», а соперник не принимает боевой стойки, таймер продолжает отсчитывать время: по прошествии 2 секунд дается «ВАДЗА-АРИ», через 4 секунды «ИППОН». Выражением своего желания продолжать бой является поднятие обоих кулаков до уровня своего лица.

Главный судья на татами в случае объявления последовательных оценок «ЮКО-2» или «ВАДЗА-АРИ» проверяет степень ущерба спортсмена. Решение о том, будет ли спортсмен продолжать бой или нет, принимает либо он сам, либо его секундант. В случае необходимости такое решение выносит доктор. Проверка осуществляется следующим образом: спортсмен, закрыв глаза, становится на одну ногу, разведя руки в стороны. При получении трех и более «ЮКО» по решению главного судьи на татами может быть объявлена победа «Невозможности вести бой». В отношении решения «Потеря желания вести бой» боковой судья должен вынести решение из двух критериев: «Запрещенные действия» и «ЮКО».

«КОКА», полученная в результате атаки.

1. Атака в верхний уровень не приводит к нокдауну, однако:

  • голова сильно встряхивается, подгибаются ноги;
  • нарушается стойка;
  • считается, что если бы не было защитных приспособлений, то атака была бы более эффективной.

2. Атака в средний уровень заставляет спортсмена согнуться в животе.

3. Атака в нижний уровень — спортсмен начинает волочить ногу. А также в других случаях, когда можно определить ущерб. «КОКА», полученная в результате броска В случае сильного амплитудного броска считается, что. если бы не было татами, то бросок стал бы более эффективным. К таковым броскам не относятся скручивание, подсечка. Бывает так. что такое «КОКА» в основном времени не является определяющим фактором для решения победы. «КОКА», полученная в результате «КИМЭ» (добивания). После броска, подсечки, скручиванием, «КИМЭ» (рукой, локтем, ногой) в верхнюю часть туловища (голова, грудь, живот) последовательно более двух раз.

«КОКА», полученная в результате «КИМЭ» в положение партера. Сдерживая противника в положении «сидя сверху» «уманори», наносится последовательно 4—5 и более раз «КИМЭ» (руками, локтями, ногами) в открытую часть лица.

Случаи, когда «КОКА» не признается:

а) действия «КИМЭ» чрезмерно далеки;

б) «КИМЭ» в нижнюю часть туловища;

в) удары в лицо не достают или недостаточны сильны;

г) спортсмен снизу защищается или наносит ответные удары.

Categories: Без рубрики

Военные мечи коллаборационистов

Обычно не принято напоминать о большом числе коллаборационистов, воевавших совместно с японской армией или находившихся на содержании Японии.

 

Очень трудно установить, являются ли мечи, на вид относящиеся к периоду Второй мировой войны,

а) подлинниками того периода;

б) заменой, наскоро изготовленной в полевых условиях;

в) мечами «коллаборационистов» или

г) сувенирами, сделанными после прекращения боевых действий.


Это является большой проблемой для коллекционера боевых мечей военного времени и, к сожалению, часто ее трудно разрешить. 

Вооруженные силы коллаборационистов 

Обычно не принято напоминать о большом числе коллаборационистов, воевавших совместно с японской армией или находившихся на содержании Японии. Эти войска могли быть экипированы японским оружием и носить униформу в японском стиле. В этой связи вполне естественным кажется предположение, что многие офицеры и сержанты могли носить, и на самом деле так делали, некие образцы мечей, либо традиционные, либо базирующиеся на японском военном образце. Существовала масса различных военных организаций, деятельность которых выпала из поля зрения исследователей, поэтому мы сочли необходимым посвятить этому краткий обзор, расположив информацию по странам в алфавитном порядке. 

Бирма 

В феврале 1940 г. была основана националистическая Армия Независимости Бирмы, однако японцы расформировали ее из-за возникших в рядах на ционалистов разногласий в связи с невыполнением Японией ряда обещаний. К апрелю 1943 г. армия была переформирована в 55-тысячную Армию Защиты Бирмы. В сентябре 1943 г. ее переименовали в Бирманскую Национальную армию, но использовали только для гарнизонной службы. С марта 1945 г. она перешла на сторону англичан и превратилась в Патриотические Бирманские Вооруженные Силы. В качестве униформы в этой армии использовалась как национальная одежда, так и японская и английская форма. 

Китай 

В 1939 г. было объявлено, что 100 ООО китайских военнослужащих перешли на сторону японцев. В марте 1940 г. Япония создала в Нанкине «Реформированное Национальное Правительство Китайской Республики» во главе с премьер-министром Ван Цзиньвэем2. У китайской коллаборационистской армии в ходу была своя националистическая и японская униформа. Китайские офицеры временного и реформированного правительства, судя по фотографиям, носили японские син-гунто. 

Индия 

В январе 1942 г. из 20 ООО индийских военнопленных, в основном захваченных в Малайзии, была сформирована Индийская Национальная Армия, или «Азад Хинд Фаудж». К лету 1942 г. ее численность возросла до 40 000 человек, но уже в конце того же года она сократилась на 80%.

В боевых действиях принимала участие лишь одна дивизия (около 7000 человек), которая воевала в Бирме в 1944 г. Солдаты и офицеры носили или индийскую хаки, или японскую униформу, а также, очевидно, имели свои знаки отличия. Не установлено, носили ли офицеры мечи, хотя в свое время сообщалось, что Субхас Чандра Бос, глава этого движения, 24 октября 1943 г. получил в подарок от членов малайской индийской общины меч. Тип, к сожалению, неизвестен. 

Ява 

Достаточно сильная Армия Обороны Явы (или Добровольческая Армия Обороны Родины3) к ноябрю 1944 г. насчитывала в своих рядах около 33 ООО человек (66 батальонов) на острове Ява и 1500 (три батальона) на острове Бали. Принято считать, что она имела свои знаки отличия и униформу, базирующуюся на японском образце. Офицеры также носили мечи (см. далее в этом разделе). Дополнительный призыв из 25 000 человек на Яве и 2500 на Бали составил Вспомогательные Войска (Хэйхо), которые в основном занимались обслуживанием японцев и выполняли рабочие функции.

Японские власти разрешили вооружить столь большое число местных жителей, так как их собственные гарнизоны на этой территории были маленькими. Обещания предоставить населению независимость от ненавистных голландских колонизаторов привели к тому, что яванцы стали всячески симпатизировать японцам и с готовностью выполнять их распоряжения. 

Корея 

В 1910 г. Япония аннексировала Корею. Население Кореи подлежало призыву, но в основном использовалось для инженерных работ и гарнизонной службы. Офицерами в основном были японцы. Повсеместно была принята японская униформа (см. также раздел «Корейские мечи и кортики») 

Малайзия 

Добровольческий Корпус (Малайская Добровольческая Армия) из 2000 человек в начале 1944 г. стал активно расти, и к марту его численность достигла 5000. Его использовали в качестве полиции и береговой охраны. Похоже, что в основном военнослужащие Корпуса носили британскую униформу. 

Маньчжурия

После оккупации Маньчжурии в 1932 г. японцы создали Маньчжурскую Армию, составлявшую 75 000 человек в пехотных и кавалерийских частях (см. также «Мечи и кортики в Маньчжурии»).

Монголия 

В мае 1939 г. во главе с японскими офицерами было сформировано несколько кавалерийских частей. Они сражались бок о бок с японской кавалерией и преимущественно носили такую же униформу.

Северный Борнео

В марте 1944 г. были сформированы индокитайские войска численностью около 3000 человек. Судя по всему, они носили японскую униформу.

Филиппины

Филиппинский Патриотический Союз, основанный в декабре 1943 г. для строительных работ и несения охранной службы, насчитывал не более 4000 человек.

Categories: Без рубрики

Сюрикен

В популярном сознании сюрикэны (слово «сюрикэн» буквально означает «меч, скрытый в ладони») неразрывно связаны с образом загадочных средневековых японских разведчиков.

 

Сюрикен — так называют «звездочки ниндзя». В действительности метательным оружием такого рода широко пользовались все японские воины, хотя именно для ниндзя они стали «визитной карточкой»: звезды и стрелки можно было легко прятать в одежде и использовать для убийства исподтишка, что и предопределило их популярность в среде «невидимок». Корни искусства метания сюрикэнов уходят в толщу времен, ведь прообразом их послужили камни и дубинки, которые палеолитические люди метали в животных на охоте или в своих соперников — претендентов на ту же добычу — в боевых столкновениях.

В Японии камнеметный бой (иси-нагэ) сохранялся чрезвычайно долго. В литературных памятниках, повествующих о войнах между самурайскими кланами Минамото и Тайра XII в., «Хэйкэ моногатари» («Повесть о доме Тайра») и «Гикэйки» («Сказание о Ёси-цунэ») он упоминается под названием «индзи-ути», которое в одном, наиболее распространенном, написании означает «метание [камней] по мишеням», а в другом, видимо, более древнем — просто «метание камней». Названные произведения свидетельствуют, что в японских армиях XII столетия существовали особые вспомогательные отряды воинов из числа челядинцев, призванные осыпать врагов камнями. Таких воинов называли «мукаи цубутэ-но моно» — «передовые камнеметчики», а их командиров именовали «индзи-но кандзя» — «предводители камнеметчиков».

Камнеметный бой пережил эпоху войн Тайра и Минамото, камнями противника осыпали и много позднее. Параллельно он развился в весьма своеобразную «забаву» с тем же названием «индзи-ути». В дни праздников, возможно, в качестве одного из традиционных обрядов было принято устраивать «битву камнями» (иси-кассэн), когда две группы камнеметчиков, выстроившись на противоположных берегах реки, осыпали друг друга речной галькой. О масштабах этой «забавы» красноречиво говорит следующий факт: во празднества Камомацури в 1369 г. в Киото в «битве камнями» погибло 45 человек! Очевидно, что подобные игрища имели большое военно-прикладное значение, особенно если принять во внимание, что в сражении во врага можно было метать не только булыжники, но и кувшины с зажигательными смесями или простейшие ручные гранаты.

В начале эпохи Сэнгоку (1467-1568), когда по всей Японии закипели битвы, камнеметный бой начал модифицироваться: теперь вместо камней стали применяться специальные метательные снаряды в форме наконечника копья, именовавшиеся «индзи-яри» — «камни-копья». Это уже был прямой прототип так называемых бо-сюрикэнов, т.е. метательных лезвий в виде палочки.

С другой стороны, в начале эпохи Эдо (1603-1867) в качестве боевых метательных снарядов вместо камней стали использоваться «метательные камни» цубутэ из каленой стали, оптимальной для метания формы. Описания цубутэ встречаются, например, в тайных наставлениях ниндзя. Они представляли собой округлые или восьмиугольные метательные пластинки диаметром от 4 до 5 см и толщиной более 1 см, изготовленные из каленого железа и заточенные по окружности. Их бросали в лицо или другие неприкрытые участки тела противника, стремясь перерезать артерию, вену или перебить кость. Поскольку цубутэ позволяли разить врага на довольно большом расстоянии — в несколько десятков метров, ниндзя носили их по 20 штук в кожаном мешочке на поясе. Цубутэ, возможно, послужили прототипом такого вида сюрикенов, как сякэн — «меч-колесо».

В старых японских сочинениях можно найти упоминания нагэбо — «метательных палок» и нагэяри — «метательных копий». Большого распространения это оружие не получило, но свой след в истории вооружений оставило. Не развившись в самостоятельное будзюцу (говоря о будзюцу, японские исследователи обычно имеют в виду систематизированные в виде школ-рю виды боевых действий, располагающие своей теорией и методикой), метание копий повлияло на развитие сюрикендзюцу.

Одним из источников сюрикендзюцу называют и такой самостоятельный вид будзюцу, как утинэдзюцу. В этом боевом искусстве были систематизированы способы применения утинэ — специальных стрел (известны также, как нагэя — «метательные стрелы», тэцукия — «стрелы, выбрасываемые руками» и др.), которые метали не с помощью лука, а руками. От обычных они отличались более коротким и толстым древком.

Утинэ применялись, по крайней мере, уже в XIV в. Так, в «Тайхэйки» упоминается некий безымянный самурай, носивший на спине 36 стрел с толстыми древками, поразивший ими множество облаченных в доспехи врагов. Вероятно, первоначально утинэдзюцу развивалось как раздел кюдзюцу — искусства стрельбы из лука. Об этом свидетельствуют упоминания утинэ в различных текстах по «лучному искусству», а также тот факт, что приемы их метания изучаются в ряде школ кюдзюцу (например, в Хэки-рю).

Влияние утинэдзюцу на сюрикендзюцу несомненно. Об этом красноречиво говорит то, что многие виды сюрикенов представляют собой уменьшенные варианты метательных стрел. Велико сходство этих боевых искусств и в технике, методах тренировки и психической настройки.

Наконец, в качестве еще одного прототипа сюрикенов называют утимоно. Утимоно — это не особый вид оружия, и не особое боевое искусство. Так самураи называли использование в качестве метательного оружия короткого меча вакидзаси или ножа танто, которые входили в стандартный комплект вооружения воина и не предназначались специально для метания.

В различных источниках можно найти описания применения вакидзаси в качестве метательного оружия. Например, в «Осака гунки» сообщается: «Огасавара Тадамаса был хранителем замка Акасэки-дзё. Когда явились враги, его пронзили копьем сквозь нагрудную плиту доспеха, но он метнул свой вакидзаси в качества сюрикэна и спасся бегством».

В «Дзёдзан кидан» рассказывается, как Такэда Кацуёри в 1574 г. захватил замок Суганума Садамицу. Семью Суганума предали, и падение замка было неизбежно. Поэтому военный совет принял решение прекратить сопротивление, а сам Суганума вместе с Ямагути Горосаку и еще одним товарищем попытался спастись из горящего замка бегством верхом. Самураи Такэда бросились вдогонку. Когда беглецы расстреляли все свои стрелы, а враги подобрались к ним почти вплотную, Ямагути Горосаку выхватил вакидзаси, метнул его в одного из преследователей, но промахнулся и был убит.

Большим мастером метания меча был великий фехтовальщик XVII в. Миямото Мусаси. В «Хонтё бугэй сёдэн», в частности, о нем говорится: «Он мог послать боевой меч в полет или метнуть деревянный меч, и враг не мог спастись от него даже бегством. Брошенный им меч был подобен стреле, выпущенной из мощного арбалета. Он никогда не промахивался, и даже [великий китайский лучник] Ян Ю не смог бы его превзойти». Однажды это умение даже спасло ему жизнь. В «Нитэнки», жизнеописании мастера, говорится об этом: «Когда Мусаси находился в провинции Ига, [там жил] мастер искусства куса-ригама некий Сисидо. Они вышли в открытое поле и сразились. Когда Сисидо взмахнул серпом, Мусаси вынул нож и метнул его в грудь Сисидо, который тут же рухнул, потом Мусаси сблизился с ним и добил».

Это искусство Миямото Мусаси, видимо, передал своему приемному сыну Иори Еэмон. В «Коан Тайва» о нем говорится: «Еэмон, приемный сын Такэмура Мусаси (Миямото Мусаси), не уступал отцу и прекрасно владел кэндзюцу. Этот Ёэмон пускал по реке персик и поражал его броском меча длиной в 1 сяку 3 сун (ок. 40 см), пронзая косточку фрукта». По мнению исследователей, в процессе совершенствования техники метания утимоно постепенно стандартное оружие стали вытеснять его уменьшенные копии. Так появилась такая разновидность метательных лезвий, как тантогата-но сюрикэн — «сюрикэн в виде ножа танто». Такое оружие применяется, например, в школе Такэмура-рю, восходящей к Миямото Мусаси и включающей, помимо сюрикэндзюцу, еще и технику фехтования мечом.

Прообразами сюрикэнов являлись, вероятно, и другие предметы снаряжения и вооружения, которые при условии некоторой сноровки можно было использовать для метания. В их числе называют, например, заостренные напильники на деревянных ручках (ядзири), ручные острия для пришпоривания коней (ума-бари) и др.

Школы сюрикендзюцу

К началу эпохи Эдо сюрикэндзюцу уже превратилось в самостоятельный вид будзюцу. Однако школ, в которых бы преподавалось только это боевое искусство, было очень немного (а по мнению некоторых исследователей, и вовсе не было). Как правило, сюрикэндзюцу являлось одной из дисциплин, составляющих программу комплексной школы будзюцу, в которой заглавной дисциплиной могло быть фехтование мечом, копьем, стрельба из лука или борьба без оружия дзюдзюцу. В то же время, как свидетельствуют памятники, зачастую искусство применения «мечей, скрытых в ладони» рассматривалось как секретная техника, к овладению которой допускались только избранные.

В тех школах, которые сохранились до наших дней и обучают сюрикендзюцу, в большинстве случаев основным видом является либо «искусство меча» кэндзюцу, либо дзюдзюцу. Среди школ кэндзюцу, включавших в себя сюрикэндзюцу, следует назвать Катори синто-рю, Араки-рю, Эммэй-рю, Онко тисин-рю, Кадоно-рю, Ганрю-рю, Кобу дзицуё-рю, Моэн-рю, Синкагэ-рю, Тайся-рю и др., а среди школ дзюдзюцу — Сэкигути-рю, Цуцуми ходзан-рю, Сёсё-рю, Кираку-рю и др.

В настоящее время существует две школы, обучающие исключительно сюрикэндзюцу: Нэгиси-рю и Сираи-рю. Казалось бы, они выбиваются из общего правила. Однако, как показали исследования, изначально основной дисциплиной в обеих было кэндзюцу, и только после Реставрации Мэйдзи (1867) их программы обучения были урезаны до одного сюрикэндзюцу.

Виды сюрикенов

Видов сюрикэнов существует огромное множество, но в целом все метательные снаряды такого рода можно разделить на две группы: метательные «стрелки, или бодзё-сюрикэн («сюрикэн-палочка»), и метательные пластинки, или сякэн (курума-кэн — «меч-колесо»).

Бодзё-сюрикэн, в свою очередь, разделяются на сюрикены в виде палочек для еды, клинообразные, веретенообразные, пластинчатые, иглообразные, гвоздеобразные, ножеобразные и др. Всего специалисты насчитывают до 50 видов бодзё-сюрикэн. Техника метания таких сюрикэнов изучалась во многих школах будзюцу: Катори Синто-рю, Нэгиси-рю и др. Однако ниндзя из Ига и Кога предпочитали им знаменитые звездочки, или сякэн.

Сякэны

Видов сякэн известно также немало: крестообразные, шестиконечные, звездообразные, восьмиконечные, свастикообразные, трехлучевые, в виде железного кольца, «текущей» свастики, отверстия от гвоздя, «ежика» и т.д. Всего их также насчитывают свыше 50. Особо следует остановиться, пожалуй, на таких видах сякэн, как мандзи и нагарэ-мандзи. Они обрабатывались ядами и предназначались для нанесения царапающих ран.

Сякэны изготавливались самых разных размеров. Размер зависел от роста владельца, его веса, физической силы, дисганции метания и т.д. Чаще всего встречаются образцы с диаметром от 115 мм до 175 мм. Соответственно вес звездочки варьировался в диапазоне от 18,75 до 112,5 г.

Легкие по весу сюрикены можно было метать с большой скоростью, но точность при этом была низкой, а раны неглубокими. Зато их можно было носить в большом количестве. «Скорострельность» при метании тяжелых «звездочек», напротив, была ниже. Но они лучше шли в цель и могли причинить очень тяжелые раны.

Толщина «звездочек» также сильно варьировалась. Они могли быть тонюсенькими, как лезвие бритвы, или очень толстыми — до 3,03 мм. Обычно сякэны имели утолщение в центре, и их лучи плавно истончались к кончикам. Это обеспечивало «звездочке» лучшую устойчивость в полете и, соответственно, точность попадания.

На общем фоне выделяется сэмбан-сюрикэн. У этой разновидности сюрикена, имеющей почти квадратную форму, центральная часть тонкая, а края толстые. Такая форма также обеспечивает довольно высокую эффективность «огня». Обычно сюрикены выковывались из высококачественной стали и во время доводки истончались в нужных местах при помощи напильника. Процесс изготовления многолучевых сюрикэнов был довольно сложным и трудоёмким. Как правило, их вырубали при помощи зубила из толстой пластины, а затем доводили до кондиции напильником.

Для изготовления крестообразного сюрикэна весом в 75 г. бралась стальная болванка весом около 86 г. Ее сильно накаляли и расплющивали в круглую лепешку. Затем, стараясь не истончить болванку в центральной части, постепенно ударами молота делали 4 усика, придавая болванке общую форму с толстой центральной частью и плавно истончающимися к кончикам четырьмя лезвиями. Затем с заготовки напильником удаляли лишний металл, доводя вес до необходимых 75 г, шлифуя форму, чтобы «звездочка» была без неровностей и зазубрин, и заостряя кончики лезвий.

Если же изготавливался восьмилучевой сюрикэн, то сначала делали крестообразный сюрикэн, а затем при помощи зубила делили лезвия раскаленной болванки пополам и разводили немного в стороны. Затачивать лезвия нужно было равномерно с обеих сторон, иначе точность бросков была бы крайне низкой.

Особую сложность в изготовлении звездочек представляла закалка лезвий. Всем лучикам нужно было придать одинаковую степень твердости, так как в противном случае они могли сломаться или погнуться, сделав невозможным применение звездочки. Конечно, для того чтобы нагреть заготовку и бросить в холодную воду или масло, большого ума не требовалось, но при такой технологии лезвия нередко ломались, и вся работа оказывалась насмарку. Поэтому требовалось найти какой-то более нежный способ закалки. Кроме того, было необходимо закалить только самые кончики лучиков звездочки, чтобы она не утратила своей прочности и не разлетелась на куски при сильном ударе о твердую поверхность.

Вариант поочередного нагрева и закалки лучиков не подходил ввиду малого размера изделия: попробуйте закалить один луч, а потом нагреть другой так, чтобы первый остался холодным. Поэтому ниндзя делали в центре «звездочки» маленькое круглое отверстие, в которое пропускался тонкий длинный стальной прут. Установив его в горизонтальное положение и быстро вращая на нем раскаленную звездочку, ее лучики опускали в холодное масло, благодаря чему обеспечивалась закалка только нужных частей лезвия.

Отверстие в центре звездочки обычно не заделывали, так как через него можно было пропустить шнур, чтобы нанизать на него еще несколько сякэнов и сделать удобную в переноске связку. Однако так как сякэн с дыркой в полете издает легкий свист, иногда для полной шумовой маскировки отверстие заделывали свинцом.

Всем известно, что разведчики ниндзя стремились к полной невидимости в темноте и использовали темные коричневые костюмы, выкрашивали оружие и ножны в черный цвет. Точно так же и свои сюрикены «невидимка» окрашивал в черный цвет, чтобы при метании ночью предательский отсвет не выдал его врагу. Для этого перед закалкой раскаленный сюрикэн с усилием протирали куском шелка. Шелк горел, и его пепел намертво прилипал к поверхности железа, в результате чего сюрикэн становился совершенно черным. Такое черное покрытие не только обеспечивало невидимость оружия, но и защищало его от ржавчины.

Categories: Без рубрики

Женщина и любовь

В Японии любовь не составляла непременный ин­гредиент брака и не являлась условием счастливой жизни супругов.

 

Любовь 

Cуществовало заметное различие между простыми жителями деревни, горожа­нами и аристократией. Как мы уже видели, в деревне молодые люди выбирали спутника жизни, руководствуясь собственными предпочтениями, и брак по любви был там делом обычным. Но в городах, где бал правила пуританская мораль, а свободные отношения между юношей и девушкой встречались гораздо реже, чем в деревне, на брак по любви смотрели как едва ли не на извращение. Супруг или супруга выбирались по другим соображениям, таким как финансовое состояние, общественное положение и т. д., и именно от этих факто­ров, а отнюдь не от чувства, зависело счастье молодо­женов. 
 

Дружба, взаимное уважение, нежность были призваны заменить минутную вспышку любви, озарившую начало отношений, если таковая, конечно, имела место. Цель свадьбы в Японии того времени — не удов­летворение собственных эгоистических желаний, но создание семейного очага, рождение детей и установ­ление союза, который призван был сплотить две семьи или две социальные группы; любовь же оставалась де­лом второстепенным. Случалось, что любовь все-таки возникала между супругами позже, но в действитель­ности этому чувству уделялось мало внимания.

Конеч­но, молодые люди питали идеалистические мечты, ок­рашенные в романтические тона, тайно (и чаще всего платонически) влюблялись, но им и в голову не прихо­дило строить отношения с любимым человеком вне брака. Очень редко влюбленные становились мужем и женой, потому что на их пути встречалось множество препятствий в виде семейных требований и «прили­чий». Часто даже случалось так, что пара, которой не позволяли соединиться, совершала совместное самоубийство (дзунси) или же с собой кончал один из отча­явшихся влюбленных, что становилось предметом об­суждения и подкрепляло романтическое воображение молодых женщин. 

Вожделение

Желание физической близости, присущее всем живым людям, можно было легко удов­летворить на стороне. Вплоть до появления западных умонастроений и христианской морали к проститу­ции ни в коей степени не относились как к чему-то по­зорному, скорее как к необходимости, проистекаю­щей, с одной стороны, из естественных потребностей человеческой природы, а с другой — из жестокости жизни. На жрицу любви смотрели как на женщину, за­нимавшуюся одной из множества профессий, и не бо­лее того. Ее уважали так же, как и остальных, и иногда, если позволяли способности и статус, она занимала почетное место в обществе.

Большинство проституток происходили из бедных деревенских семей, которые вынуждены были продать дочь в публичный дом, чтобы расплатиться с долгами. Случалось и так, что девушка из почтенной, но ограни­ченной в финансах семьи занималась проституцией, чтобы собрать старшему брату деньги на учебу. Люди не видели в этом ничего преступного и даже восхища­лись такой жертвой.

Публичные дома в Японии

В зависимости от степени способностей и красоты девушка, проданная в публичный дом, становилась ли­бо дзёро, простой проституткой, живущей в особом квартале (юри), либо гейшей. Но и среди дзёро сущест­вовали различные категории, и агэ-дзёро, или профес­сиональные проститутки, отличались отмисэ-дзёро, то есть тех, кто занимался проституцией, не будучи заре­гистрирован как представительница этой профессии. Мисэ-дзёро также делились на четыре категории в за­висимости от своего образа жизни. Только настоящие знатоки своего дела принимались в юри. С наступлени­ем вечера они надевали роскошные наряды, наносили изысканный макияж и собирались маленькими груп­пами в помещениях, отделенных от улицы решеткой, чтобы прохожие могли за ними наблюдать, а родные — навещать их. 

1.jpg

Согласно отчету, в Японии к концу эпохи Мэйдзи насчитывалось около пятидесяти тысяч официально зарегистрированных дзёро и более восьмиде­сяти тысяч не занесенных в списки (в основном мисэ-дзёро низшего класса), и это не считая гейш, численностью около тридцати тысяч, составлявших совершенно особую категорию. Помимо проституток и гейш в Японии все чаще стали появляться те, кого са­ми японцы с презрением называли «иностранные конкубины», и чей образ выведен под именем мадам Хризантемы (Кикусан) писателем Пьером Лоти, не сумевшим понять Японию. Эти мэкакэ не были проститутками в нашем понимании, скорее кем-то вроде «жен на время», которых местные власти реко­мендовали почетным иностранцам на время их пребы­вания в стране, покупая девушек у их семей. Иногда са­ми иностранцы выбирали спутницу и преподносили ее семье щедрые дары.

Эти мэкакэ были у соотечест­венников на плохом счету, и к ним относились скорее как к иностранкам, чем как к японкам. Одной из самых знаменитых среди мэкакэ («маленьких жен») стала Окити (1841 — 1891), которую губернатор насильно разлучил с мужем Цурумацу и сделал «супругой» аме­риканского консула Т. Харриса в течение всего време­ни пребывания этого дипломата в Японии. Окити была выбрана за исключительную красоту и типично япон­ские качества. В глазах японцев мужчине, пусть даже иностранцу, не полагалось жить одному необходима была женщина, чтобы смотреть за домом. Но после то­го как консул покинул Японию, жизнь Окити сильно усложнилась: она не могла вернуться к мужу, так как тот боялся «потерять лицо». Она попыталась стать гейшей, но, презираемая всеми из-за того, что была тёдзин, «иностранкой», в конце концов утопилась.

 

Жизнь проституток

Жизнь проституток, не привязанных к какому-либо определенному публичному дому и вынужденных стать мисэ-дзёро, могла иногда служить сюжетом дра­мы. В Японии часто вспоминают Такагаси Одэн (1851 — 1879), сироту, не знавшую своих родителей и вышедшую замуж за некоего Наминосукэ в 1872 году. Супруги покинули город Кёдзукэ (префектура Гумма), чтобы отправиться в Токио на консультацию с врачом (муж страдал проказой). Но медицина оказалась бес­сильна и спустя несколько месяцев Наминосукэ умер. Такагаси Одэн пришлось заняться проституцией и сделаться мисэ-дзёро просто для того, чтобы выжить. Как-то, при достаточно темных обстоятельствах, она убила одного из своих клиентов, чтобы получить крупную сумму денег. Спустя три дня после убийства ее задержали и приговорили к гильотинированию в 1879 году. Эта история имела огромный обществен­ный резонанс, и защитники прав женщин воспользо­вались ею, чтобы развернуть кампанию против про­ституции. Их поддержали христианские женские организации, вдохновляемые американскими пури­танскими лигами.

Но эта история наделала столько шуму, во-первых, из-за того, что случай был из ряда вон выходящий, во-вторых, из-за того, что в тот момент умы людей на­ходились в состоянии кипения. И движение против проституции осуждало прежде всего мисэ-дзёро, кон­троль над которыми властям удавался не слишком хо­рошо. Образ жизни агэ-дзёро, или «регулярных» про­ституток, не вызывал такого возмущения. В отличие от европейских жриц любви японские дзёро ничем — ни речью, ни поведением не отличались от «порядочных» женщин, и люди к ним относились благосклонно. Пре­зирали лишь тех из них, кто отдавался иностранцам. Что касается гейш, то они были скорее актрисами (это, собственно, и означает слово «гейша»), с юности обучались искусству пения, танца, музыки, разбира­лись в литературе, поэзии и, разумеется, в науке оболь­щения, часто были прекрасно образованы и составля­ли совершенно особый класс. Их общество было желанным: «Говорили, что каждый уважающий себя студент начала эпохи Мэйдзи должен был иметь две цели в жизни: стать государственным министром и иметь подругу-гейшу». Пример показывали крупные государственные деятели, ведавшие общественными делами. Жены Ито, Ямагаты, Окумы и по меньшей мере трех членов гэнро до замужества были гейшами.

Круп­ные предприниматели вроде Окуры, Сибусавы, Масуды также в качестве любовниц имели гейш, которые были гораздо более известны, чем их законные жены (впро­чем, последние не видели в сложившейся ситуации ни­какого неудобства). Владельцы чайных домов (а ими часто являлись сами гейши) могли через гейш, находя­щихся под их покровительством, оказывать заметное влияние на мир политики и деловые круги. Одну из хо­зяек такого заведения даже называли «неофициальным секретарем главы кабинета министров», настолько сильным было ее влияние на этого крупного государ­ственного деятеля. 

Действительно, все влиятельные чи­новники имели гейш в качестве любовниц, что нимало никого не смущало. Некоторые гейши, женщины очень высокой культуры, и не думали скрывать свое влияние на членов правительства и даже писали произведения об «изнанке» политической жизни, как поступила, на­пример, знаменитая Окоисан, любовница принца Кацуры Таро. Другая гейша, Момо-кити (принадлежавшая к тому же чайному дому, Тэруоги, который находился в квартале Симбаси в Токио), став любовницей принца Ивакуры, открыла трехэтажный ресторан в европей­ском стиле в квартале Юракутё. В книге «Рюко Синей», написанной Нарусимой Рюхоку (1857—1884), ученый, последователь конфуцианства, бывший опекуном сегу­на Токугавы Иэмоти, жалуется на то, что гейши совре­менности уже не те, какими были раньше, во время правления Токугавы: 

 

«В старые времена гейша из квартала (юри) Янаги-баси непременно обладала хотя бы одним из трех ка­честв: красотой лица, утонченными манерами и умом. Конечно, мало кто мог похвастаться одновременным наличием всех трех, да и сейчас такие жемчужины по­падаются редко. По красоте головы и плеч они превос­ходят всех обычных женщин в городе. В наши дни в квартале Янагибаси с трудом можно отыскать одну-двух гейш, обладающих одним из этих качеств. Если ка­кая-нибудь кажется вам хорошенькой, то своей при­влекательности она обязана умелому использованию пудры и роскошному кимоно. Раньше истинные гейши презирали подобные ухищрения, считая их привиле­гией обыкновенных куртизанок. Они гордились своим сугао (ненакрашенное лицо) и кимоно скромных рас­цветок. Но современные гейши только и знают, как перенимать моду и манеры у женщин из Ёсивары (самый большой и современный юри в Токио), которые выря­жаются в яркие вульгарные одежды и пренебрегают ду­хом прошлого».

Между чайными домами и кварталами, где они на­ходились, существовала жесткая конкуренция. В Токио такими вечными соперниками были Ёсивара и Янаги­баси, а вскоре к ним присоединился бывший пригород Акасака из-за того, что с ним соседствовали богатые районы Адзабу и Гиндза. Города гордились своими «кварталами развлечения», названия которых были у всех на устах. Гейши—хозяйки ресторанов и крупных чайных домов, которых в этом случае именовали ка-рюкай, поддерживали тесные отношения с деловыми и политическими кругами, и их влияние на протяжении всей эпохи Мэйдзи было очень заметным.

Ни один официальный банкет или деловое собрание не обхо­дились без присутствия знаменитых гейш. И хотя пра­вительство неоднократно предупреждало об опаснос­тях, связанных с проституцией и с вытекающей из не­го коррупцией, этот обычай продолжал жить, и в Токио, так же как и в провинции, по-прежнему пригла­шали гейш на все деловые встречи. В газетах часто пи­сали о модных гейшах и даже периодически выпускали каталоги, где перечисляли их имена, описывали их ка­чества, указывали адрес чайных домов или карюкай, а также уточняли имеющиеся достоинства, будь то уме­ние читать стихотворения или играть на сямисэне, этой трехструнной гитаре, фактически ставшей сим­волом их занятия.

Красотой рожденные

 Художники и граверы, вдохновлен­ные Утамаро, изображали бидзин (красивых женщин) Ёсивары или других кварталов в целомудренно-скром­ных тонах, как и полагалось японке, играющих на ся­мисэне или на тамбурине, читающих любовное пись­мо, наносящих последний штрих на свой туалет, курящих короткую трубку (кисэру) или пьющих чай. Гейша была предметом любви, и часто мужчина, не ис­пытывающий этого чувства к законной жене, искал его с гейшей. Она далеко не являлась рядовой проститут­кой, она скорее соответствовала тому, что во Франции в 30-е годы называли «дамой полусвета»…

Лафкадио Херн, шотландский писатель, приняв­ший японское гражданство и имя семьи своей японской жены, Коидзуми Ягумо, и сумевший проник­нуть в тайны души этого народа, писал в своей повести, озаглавленной «Кимико», о гейше и о ее жизни в одном из юри:

«Ночью улица представляет собой одно из самых странных зрелищ в мире: она узкая, словно коридор, в фасадах домов светятся бесчисленные квадраты тща­тельно занавешенных окон. В каждом из этих окон на­ходится маленькая скользящая створка, затянутая бу­магой, похожей на стекло. Все это напоминает каюты пассажиров первого класса. Дома довольно высоки, но в темноте, особенно если не светит луна, можно разли­чить только первый этаж Сверху все обнимает мрак. Свет исходит только от ламп, спрятанных за бумажны­ми щитами, и от светильников, подвешенных над каж­дой дверью. Улица тянется между двумя рядами бумаж­ных фонариков, сливающихся вдалеке в сплошную не­подвижную желтую линию. Некоторые из светильни­ков имеют яйцеобразную форму, другие — цилиндри­ческую или форму многогранников. На всех нанесены названия домов и имена гейш, живущих в них. Улица пустынна и спокойна, подобно выставке интерьера в выходной. Почти все ее обитательницы на банкете или еще на каком-либо празднике: они живут ночью. Над­пись на первом светильнике гласит: "Киноя-ути О-ка-та", то есть "Дом Киноя, где живет О-ката". Надпись на лампе справа возвещает, что название дома — Нисиму­ра, а имя девушки — Мёцуру ("великолепный журавль"). Слева — дом Кадзита, где живут Когана (Бутон) и Хина-ко ("та, чье лицо напоминает кукольное"). Прямо — дом Нагаэ и его обитательницы Кимика и Кимико…»

В квартале Асакусы новый Ёсивара был окружен рвом и деревянным барьером. Сюда приходили гулять всей семьей по вечерам, чтобы полюбоваться на дзёро, которые спокойно сидели за оградными решетками, не обращая ни малейшего внимания на прохожих. Иногда привратник окликал их, приглашая войти.

Между тем правительство официально запретило проституцию, стремясь «сохранить лицо» перед ино­странными державами, но этот запрет на деле так и не был применен. Кимура Ки рассказывает в одном из своих произведений, что запрет на занятие проститу­цией был спровоцирован китайским кули, сбежавшим с перуанского судна, остановившегося в Иокогаме. Этот кули был одним из китайских рабов, которых вез­ли продавать в Америку. 

Японское правительство, вы­слушав его жалобу, задержало судно и освободило всех рабов, чем вызвало официальный протест перуанских властей и Великобритании под предлогом того, что Япония, разрешая продажу и покупку людей, не может требовать обратного от другой страны. Думая, что ино­странцы намекают на проституток, правительство ре­шило немедленно устранить древнейшую из профес­сий. Это произошло в 1871 году. Но проститутки в Японии свободно занимались своим ремеслом, и свод­ничества в Японии не существовало. Поэтому поста­новление об освобождении оказалось малоэффектив­ным. Второе постановление, выпущенное в 1901 году, разрешало дзёро всех категорий свободно покидать чайные дома, если они того желали, даже если они не закончили выплачивать хозяйке долг за обучение. Но этот закон не соблюдался, и до конца эпохи Мэйдзи де­ло дзёро и гейш процветало. Их вычеркнули из списков полиции нравов, но отнюдь не из списков Министер­ства финансов, потому что налоги они платили ис­правно!

Categories: Без рубрики