РУЙДЗЮ КОКУСИ — 類聚国史 — "Классифицированная национальная история" (200 свитков, сохранилось 62).

Составлена на рубеже IX̶X вв. Сугавара Митидзанэ (845̶903). Представляет собой расположенные по рубрикам сообщения «Шести национальных хроник» («Риккокуси»). Свод «РУЙДЗЮ КОКУСИ» имеет прототипы в китайской исторической мысли, однако в Японии они подверглись определенному переосмыслению. Так, первый свиток памятника посвящен синтоистским божествам (сведения о буддизме содержатся в конце «РУЙДЗЮ КОКУСИ»). Помимо этого, имеются рубрики, посвященные императорам, жизни двора, церемониям, законодательству, чиновничеству и т.д. (всего более 20 основных рубрик). «РУЙДЗЮ КОКУСИ» содержит сообщения, восполняющие некоторые лакуны в тексте хроники «Нихон коки». Материал внутри рубрик организован по хронологическому принципу, основным временным модулем является правление императора.

СИРУСИ-НО СУГИ — 験の杉 — "Знамение дерева суги».

Сочинение ученого школы «кокугаку» по имени Бан Нобутомо (1773̶1846) в одном свитке. Написано в 1835 г. Посвящено истории популярного святилища Инари (Фусими Инари) в провинции Ямасиро. Несмотря на популярность и древность культа Инари, исторические данные по этому святилищу до этого времени не были сведены воедино. Задачу по упорядочиванию этих сведений поставил перед собой Бан Нобутомо. Опираясь на данные различных источников и документов, он утверждал о «подлинности» культа лисы, характерного для этого святилища. В то же самое время в «СИРУСИ-НО СУГИ» отвергается распространенное мнение об отождествление лисы с персонажем буддийского пантеона небожитель- ницы Дакини-тэн, что выражало нативистские убеждения автора.

Культура государства Ямато, которую можно датировать примерно III —началом VI в., получила в японской историографии название эпохи Кофун (курган).

Согласно японской периодизации эпоха Кофун делится на четыре периода: период архаики, ранний период культуры курганов (III—IV вв.), средний период культуры курганов (V в.) и поздний период культуры курганов (VI—VII вв.).

Первый период относится к эпохе бронзы, три других составляют эпоху, которая квалифицируется современной наукой как ранний железный век. Ранний железный век в Японии охватывает период с рубежа III—IV вв. по начало VII в. Этот сравнительно большой, растянувшийся на три с лишним века период был временем становления и окончательного формирования государства из общеплеменного союза Японии (за исключением севера острова Хонсю и юга Кюсю) — так называемого государства Ямато. Процесс этот ускорялся и частично направлялся перманентным влиянием чужеземной культуры, приток которой не прекращается в течение всего периода.

Разумеется, невозможно установить точные хронологические рамки возникновения всех государственных институтов вместе и порознь, как невозможно пока решить, каков был первоначальный характер складывающегося государства—рабовладельческий или феодальный. Тем более что формы государства, государственный аппарат и формы политической борьбы в какой-то мере определялись стремлением подражать зарубежным образцам: феодальному Китаю и Корее. Так как процесс перехода от племенного союза к государству начался, по-видимому, задолго до эпохи Ямато, неизвестно, какие формы государства складывались, например, на Северном Кюсю и в Центральной Японии. Может быть, рабовладельческий уклад, сложившийся на Кюсю, был перенесен в Центральную Японию, где уже развивался феодализм. Это обстоятельство затрудняет решение вопроса о социальном и политическом строе так называемого государства Ямато и наследовавших ему государств Асука и Пара. Недаром среди японских ученых существуют столь острые разногласия по этим проблемам.

Одно несомненно и признано всеми японскими, советскими и западными исследователями (С. Гото, С. Тома, Т. Вацудзн, Т. Хора, С. А. Арутюнов, Дж. Кпддэр, Г. Сэисом и др.) — культура Ямато отличается неизвестной дотоле однородностью. Жители Ямато почти совсем не отличаются от средневековых японцев. Язык, материальная культура, характер экономики (сельское хозяйство, рыболовство, ремесло), образ жизни массы рядового населения не претерпевают сколько-нибудь радикальных изменений ни в этот, ни в последующий периоды. Политическая же история этого времени развивается весьма бурно. В течение всего периода раннего железного века строительство курганов играло очень большую роль в жизни общества.

На постройку курганов сгоняли массы населения и затрачивали огромные средства. Археологам известно более 10 тыс. курганов, многие из которых раскопаны. Обнаруженные там предметы (оружие, украшения различный инвентарь и пр.) служат прекрасным источником по истории материальной культуры, идеологии и искусства этого периода.

Наконец, культура курганов вызвала к жизни создание неизвестного ни до, ни после нее вида погребальной пластики — ханива, значение которой для исследования истории культуры (идеологии, искусства, быта и нравов) чрезвычайно велико. Не случайно поэтому японские ученые называют всю культуру раннего железного века культурой курганов.

Что же такое кофун? Вернее, каков характер так называемой курганной культуры? Большинство археологов утверждают, что впервые в Японии курганы появляются примерно в III—II вв. до н.э. на Северном Кюсю (средний период Яёй). Это так называемые «дольмены», по японской археологической терминологии, но правильнее их называть просто круглые курганы.

В культурном ареале дотаку курганы появляются только в III в. н.э. По вопросу о происхождении курганов в Центральной Японии у японских и западных археологов существуют различные мнения. Наименее обоснованной представляется версия о чисто китайском заимствовании. В пользу теории о северо-кюсюском происхождении кофун говорит, во-первых, генетическая связь так называемых кругло-квадратных курганов (дзэнпокуэн) Ямато с «дольменами» Северного Кюсю, и, во-вторых, сам факт появления курганов в Центральной Японии в III в. н.э., т. е. в момент завоевания Центральной Японии племенами Северного Кюсю.

С. А. Арутюнов справедливо указывает на то, что обычай обносить курганы Ямато изгородью из глиняных цилиндров-ханива соответствует обычаю возведения циклопических изгородей из камня (когоиси) вокруг священной горы. Однако он не обратил внимания на ряд других, весьма существенных обстоятельств.

Прежде всего, культ гор в период перехода от бронзы к железу уже непременно связан с культом предков, и, значит, возведение когоиси вокруг гор и оформление курганов кофун изгородью из цилиндров также имеют прямое отношение к культу предков. Поэтому-то и сохраняется поныне в синто почитание горы Фудзи, генетически являющейся, по этнографической терминологии, «тотемным центром» для всего японского народа. Культ дотаку также, видимо, связан через культ гор с культом предков. Таким образом, туземный культ — культ предков — не исчезает после завоевания и объединения Кинай с Северным Кюсю.

Это и послужило одной из причин небывалого размаха строительства курганов. И раз идейное содержание верований племен Кинай и Северного Кюсю в принципе было одинаковым, религия Ямато унаследовала и продолжала развивать верования обеих культур эпохи бронзы.

В процессе объединения культов должен был сложиться и новый ритуал, в котором, по-видимому, культовый комплекс с дотаку в качестве главного предмета ритуала был вытеснен тройным ритуальным комплексом Северного Кюсю. Нетрудно представить, что уничтожение враждебно настроенного жречества Кинай повлекло за собой и изьятие дотаку, и в дальнейшем, при составлении «Кодзики» и «Нихонги», фиксировавших официальное мировоззрение, было сознательно изъято и всякое упоминание о дотаку. Возможно также, что только жрецы имели дело с этим священным предметом, своего рода «секретным фетишем», чурингой племени, связанным с культом предков, а простой народ не имел к нему доступа. Дотаку могли быть закопаны жрецами и для того, чтобы их магической силой не воспользовались победители. Этим, быть может, и объясняется отмечаемый всеми исследователями факт полного исчезновения колоколов-дотаку даже из памяти народа — фольклора.

Известно, что возведение курганов на стадии перехода от бронзы к железу связано также с солярным культом, в свою очередь переосмысленным на этой стадии (стадии расслоения родового общества и выделения племенной аристократии) в культ солнечного предка вождя племени. По синтоистской терминологии, такой вождь называется тэнно («небесный государь»), потомок богини солнца Аматэрасу.

Культ предков, и особенно солнечного предка — племенного вождя, типичный тройной ритуальный комплекс, характерные для религии Ямато, не что иное, как ранний синтоизм, т. е. национальная религия Японии в течение всей ее истории.

Реконструкция раннего синтоизма весьма затруднена поздними наслоениями. Так называемые камбундзэнсё — три основные книги: «Кудзики» (620 г.), «Кодзики» (712 г.) и «Нихонги» (720 г.), а также 10 первых томов из 50-том-ной «Эигисики» («Книги церемоний и нравов», 927 г.), которые считаются основным источником синтоистского мировоззрения (истории синто, его догматики и ритуала),— на самом деле далеки от первоначального синтоизма V—VI вв. н. э. Кстати, само название «синто» появляется позднее, после распространения буддизма в Японии и в противовес ему.

Начиная с конца VI в. синтоизм подвергается сильному влиянию корейской и китайской идеологии: конфуцианства, даосизма (в меньшей степени) и, особенно широко, буддизма. Названные выше классические священные книги, особенно «Нихонги» и «Эигисики» — источники синто,— также не избежали этого. Содержащиеся в них синтоистские мифы и предания были интерпретированы в соответствии с китайскими канонами и традициями.

Тем не менее в этих сочинениях присутствует стойкая традиция, уходящая корнями в протояпонскую культуру бронзового века. Особый интерес представляют «Кодзики» и «Эигисики» (вернее, синтоистские молитвословия норито, включенные в них). Несмотря на сильное влияние иноземной культуры в период записи «Кодзики», все сочинение в целом свидетельствует о том, что местная традиция живет и укрепляется, воплотившись в синтоистском мировоззрении. Мифология ранних архаических пластов синтоизма сохраняется в «Кодзики», «Фудоки» и даже в «Нихонги» и позволяет выявить и на столь поздней стадии циклизации развитой анимизм и еще более ранние архаический фетишизм и тотемизм.

За счет надельных и общественных земель в 879 г. были созданы также государственные земли в центральных провинциях (кидай кандэн) — всего 4 тыс. тё (4,2 тыс. га).

Хотя юридически вся японская земля считалась государственной собственностью, можно утверждать, что введение «Тайхо рицурё» лишь на сравнительно короткий срок, исчислявшийся тремя-четырьмя десятилетиями, сдержало развитие частной земельной собственности. В течение второй половины VII — первых десятилетий VIII в. бенефициальные владения знати непрерывно увеличивались. Право собственности на них было ограничено, но уже по «Тайхорё» несколько категорий землевладения были отнесены хотя и к временной, но личной собственности (сидэн).

Крестьянское землепользование было связано с гораздо большим числом ограничений. В самом законодательстве существовали лазейки, дававшие знати и зажиточной верхушке деревни возможность под разными законными предлогами -обмена, аренды, взимания недоимок — присваивать крестьянские земли, сначала временно, а затем и постоянно. По мере расслоения крестьянства этот процесс усилился.

Все земли, по «Тайхо рицурё», делились на пахотные, пустоши, огородные и усадебные, горы и леса. Пахотные земли представляли собой главным образом ранее разработанные заливные (рисовые) поля, в состав которых входили бывшие общинные, императорские и частные поля. Из этого фонда осуществлялась раздача наделов. Моделью японского закона о наделении землей (хандэн сюдзюхо) послужили китайские (северовэйский, суйский, танский) законы о равных полях. Разумеется, они были приспособлены к экономическим и социальным условиям Японии. Японское законодательство учитывало степень освоенности земли в стране, меньшую по сравнению с Китаем роль рабского труда, слабое развитие ремесла, обычай распределения земли в дофеодальной общине.

Разделение пахотных земель на общественные (кодэн) и личные (сидэн) указывало не столько на форму собственности, сколько на степень закрепленности полей за различными категориями населения. В частности, все земли, передававшиеся в пользование и крестьянам, и феодалам, относились к категории личных, общественные же поля находились в ведении губернаторов провинций и могли либо сдаваться в аренду, либо, по мере необходимости, переходить в разряд личных.

Единицей измерения земельной площади был тан, равный в то время 10,5 ара,10 тан составляли 1 тё (1,05 га). По закону, через каждые шесть лет должен был осуществляться передел земли. Лицам мужского пола из числа крестьян старше пяти лет полагалось в среднем 2 тана (21 ар) земли, лицам женского пола — 2/3 надела мужчины. Надел выдавался пожизненно и подлежал возврату в случае смерти держателя, его бегства либо незаконного захвата земли. Размер надела мог быть увеличен или уменьшен в зависимости от качества земли. В случае стихийного бедствия, в частности наводнения, делавшего обработку земли невозможной, предоставлялся другой земельный участок. То же происходило, если надел конфисковывало государство по каким-либо причинам, не включавшим вины держателя, например для передачи храмам.

Наделы выдавались подушно, но по закону всей надельной землей (кубундэн) распоряжался глава большой патриархальной семьи (гоко), распределявший затем наделы между малыми семьями (боко). На этой основе некоторые японские историки считают, что в японской деревне VIII в. существовала семейная, или патриархально-семейная, община. В частности, Иянага Тэйдзо утверждает, что после введения надельной системы рамки общины сузились и общинные отношения стали реализовываться внутри большой семьи.

Если иметь в виду характер землепользования и совместную обработку земли, то мнение Иянага не противоречит точке зрения Кадоваки Тэйдзи, рассматривавшего патриархально-семейную общину как форму перехода к сельской общине.

Есть, однако, основания считать, что в японской деревне VII—VIII вв. развивалась сельская община. Совместная обработка земли в рамках большой семьи, индивидуальное ведение хозяйства не противоречат этому. Право пользования, реализовывавшееся сначала в большой, а с 721 г. — в малой семье, не единственный критерий для определения характера общины. Кроме обрабатываемых полей в деревнях и их окрестностях и в VIII в., и значительно позже существовали необрабатываемые общественные, заброшенные и неразработанные земли. Из общественного фонда выделялись наделы новым семьям, а неразработанные земли с 723 г. могли передаваться крестьянам на льготных условиях. В сущности, это были потенциальные общинные земли, и тот факт, что они юридически считались государственными, в данном случае составлял одну из частных особенностей развития феодальных отношений в Японии на их ранней стадии. Горы, леса, реки тоже считались государственными, но фактически ими пользовались либо община, либо отдельные крестьяне. Наконец, держатели надельных полей пользовались общинными оросительными системами, которые могли быть созданы только в результате совместного труда крестьян.

Закон оговаривал условия держания надельных полей. Их нельзя было продавать и покупать, передавать по наследству и закладывать. В многочисленных документах VIII в. отмечено всего два случая заклада надельных земель — буддийскому храму Тодайдзи. Однако их нельзя считать в полной мере закладом, поскольку этот акт не влек за собой перехода права на землю к заимодавцу в случае неуплаты долга. Допускалась, однако, аренда надельного поля с разрешения уездных властей и не более чем на один год. Вторично земля могла быть сдана в аренду только другому лицу. Существовало две формы аренды (тинсо) — тин, именующаяся в официальных источниках «продажей» надельного поля и имевшая в виду предварительную оплату весной, и со, при которой арендная плата вносилась из осеннего урожая. Все прочие условия оговаривались между арендатором и держателем земли. Ответственность за уплату зернового налога-ренты нес арендатор.

Надельные поля нельзя было бросать, а выполнение фискальных обязанностей рассматривалось законом как компенсация за пользование землей. Это означало прикрепление крестьян к земле. По отношению к крестьянам — держателям надельных полей государство, как уже отмечалось, выступало как единый феодал, взимавший ренту, совпадавшую в данном случае с налогом. Такая форма земельных отношений вполне соответствовала уровню развития производительных сил на начальном этапе раннего феодализма в обществе, миновавшем рабовладельческую формацию.

По «Тайхо рицурё», наделы предоставлялись также на рабов (канко нухи кубундэн). На государственного раба полагался полный надел (2 тана), на частного—1/3 надела крестьянина.

Сами рабы никаких прав на эти земли не имели. Наделами государственных рабов полностью распоряжалось ведомство государственных рабов (каннудзукаса), к которому они были прикреплены, а позднее — ведомство обслуживания императора (тономори-но цукаса). Ведомство же являлось и собственником всего урожая. Наделами частных рабов распоряжались их владельцы. В сущности, наделение рабов создавало возможность получения дополнительных доходов государством и частными лицами — прежде всего членами императорской семьи, столичной и местной знатью.

Однако основной доход знать получала с полей, обрабатывавшихся крестьянами. Большие площади пахотных земель вместе с крестьянскими дворами предоставлялись столичной знати в зависимости от должности, ранга и заслуг. Крестьяне, работавшие на этих полях, платили ренту-налог не государству, а знати. Владельцы должностных земель в ряде случаев пользовались налоговым иммунитетом, земли, полученные чиновниками за ранги и заслуги, облагались налогом в пользу казны. Должностные земли (сикидэн, или сикибундэн) давались высшей знати только на период службы, размер их доходил до 40 тё (42 га). Ранговые земли (идэн) предоставлялись пожизненно и от службы не зависели, площадь их составляла от 8 до 80 тё (от 8,4 до 84 га). Для местной (уездной) знати существовала особая система рангов и наделения землей. Земли за заслуги (кодэн, или кудэн) давались, как правило, высшей знати. И наконец, существовали еще жалованные земли (сидэн), предоставлявшиеся по особому императорскому указу. Все отмеченные категории земель формально относились к личным, или частным, но фактически были связаны с определенными условиями службы.

Кроме того, центральная знать по-прежнему пользовалась правом на бенефиции. По «Тайхо рицурё», крестьянские дворы, предоставленные феодалам в качестве бенефиций (дзикибу), уплачивали половину зерновой ренты-налога государству, вторая же половина, а также натуральная рента изделиями домашнего ремесла и отработочная повинность шли в пользу лица, получившего дзикибу. Существовали ранговые (ифу) и должностные (сикифу) бенефиции; в качестве первых могло быть предоставлено от 80 до 800 крестьянских дворов, в качестве вторых -до 3 тыс. дворов.

В форме должностных и ранговых полей и бенефиций реализовывалась собственность крупных феодалов на землю и людей. Закон создавал возможность обогащения прежде всего крупной знати, в сущности сохранившей и расширявшей прежние владения. Вместе с тем «Тайхо рицурё» отражал стремление правящей верхушки ввести развитие крупного землевладения в определенные рамки, не допустить бесконтрольного захвата земель феодалами. Однако потребность в освоении целины, осознававшаяся господствующим классом уже в первые десятилетия VIII в., вынудила власти снять ряд ограничений, и, когда необходимость подъема производительных сил совпала со стремлением знати к захвату земель, обнаружилось бессилие закона.

Крупными феодалами являлись также храмы. Различие между землями буддийских (дзидэн) и синтоистских храмов (синдэн) заключалось в том, что первые могли продаваться, а вторые нет. Ни те, ни другие налогами не облагались. Поля буддийских храмов появились в конце VI в. Во всяком случае, уже храм Хорюдзи, построенный принцем Сётоку, был землевладельцем. Храмовые поля обрабатывались крестьянами, а также рабами, часть их сдавалась в аренду. Поля синтоистских храмов тоже возникли по меньшей мере до реформ VII в. Они являлись вечным владением. Крестьяне, работавшие на этих полях, уплачивали храму до 70 % урожая. В VIII в. владения храмов расширялись за счет императорских пожалований, а затем — и захвата земель.

К особой категории относились земли, принадлежавшие лично императору (по терминологии «Тайхо рицурё» — мита, позднее — кандэн). Они находились в центральных провинциях — Ямато, Сэтцу, Кавати и Ямасиро и занимали общую площадь 100 тё (105 га). Эти поля обрабатывались крестьянами указанных провинций в счет отработочной повинности. Крестьянам, рабо тавшим на таких землях, выдавался тягловый скот из расчета: на 2 тё (2,1 га) земли — одна корова, которую они обязаны были содержать, не имея права использовать в своем хозяйстве. Весь урожай поступал в пользу императора.

Распаханные земли, остававшиеся после раздачи наделов, должностных, ранговых и иных полей, считались общественными. Ими, как уже отмечалось, ведали губернаторы провинций, сдававшие эти земли в аренду крестьянам. Налог в казну арендаторы не платили, но вносили арендную плату в размере 20 % урожая. По «Тайхо рицурё», она взималась фактически провинциальными властями и расходовалась на местные нужды. Свод «Еро рицурё» установил необходимость пересылки арендной платы правительству. Аналогичный закон был принят в 736 г. Фактически же в столицу посылалась не вся плата, часть ее расходовалась губернаторами на военные и иные нужды. Никаких других повинностей арендаторы не несли. Однако срок аренды одним лицом, как и в случае с надельными полями, не мог превышать одного года. В следующем году эта же самая земля могла быть сдана в аренду только другому лицу.

Владение или пользование всеми отмеченными выше категориями пахотных земель было в той или иной степени ограничено законом и контролировалось государством, что не исключало, однако, вероятности их перехода в частные руки. Наибольшими потенциальными возможностями развития частной феодальной собственности располагали храмовые и жалованные земли. Безусловно, этому способствовала и постепенная концентрация земли в руках знати. Толчок же развитию частной земельной собственности дали мероприятия, связанные с освоением целины.

Уже в «Тайхо рицурё» говорилось о необходимости разработки пустошей, а эдикт 711 г. поощрял эту разработку. В 4-м месяце 722 г. был принят план освоения 1 млн. тё (1,05 млн. га) земли в целях «поощрения земледелия и [увеличения] сбора зерна». Ровно год спустя он был конкретизирован в виде закона «три поколения и одна жизнь» (сандзэ иссин), согласно которому вновь разработанные целинные земли (кондэн) закреплялись на три поколения за теми, кто их освоил, если они при этом создали новую ирригационную систему; если же использовалась уже существующая система орошения, то держание нови ограничивалось одной жизнью. Но и в этом случае право землепользования было намного шире, чем на надельных, должностных или общественных полях.

Освоенные целинные земли могли закладываться, сдаваться в аренду на длительный срок, наследоваться. Поэтому естественно, о знать, по крайней мере с начала VIII в., стремилась к захвату и разработке пустошей. Кроме того, крестьянская семья была не в силах поднимать целину без помощи общины, а община, связанная фискальными обязанностями, не располагала возможностью оказать такую помощь. К тому же пользование общинными ирригационными сооружениями для освоения новых земель было запрещено. Поэтому в большинстве случаев освоением пустошей занимались феодалы, использовавшие в этих целях беглых и обезземеливавшихся крестьян. Разработанные земли сдавались затем в аренду.

Развитие аграрного законодательства в VIII в. тоже отражало интересы знати и способствовало концентрации целины в ее руках. В частности, закон о вечном частном владении освоенной целиной, принятый в 5-м месяце 743 г., устанавливал пределы допустимых владений для простого народа и знати. Если собственность лица, не имевшего должности и ранга, в том числе крестьянина, не могла превышать 10 тё (10,5 га), то принцы и чиновники 1-го ранга могли иметь в частном владении 500 тё (525 га) земли — в пятьдесят раз больше. Начальникам и вице-начальникам уездов разрешалось владеть 30 тё (31,5 га) целины, остальным должностным лицам уездных управлений (дзё и сакан) — 10 тё (10,5 га).

Невозможность ввести развитие частного землевладения в определенные рамки заставила правительство и императорский дом позаботиться и об увеличении своих собственных владений. С начала IX в. в источниках все чаще фигурирует категория вновь разработанных земель императорского дома — тёкусидэн.

Осваивались они по императорским указам под руководством губернаторов провинций, обрабатывались крестьянами в порядке отбывания отработочной повинности. Государственные (правительственные) земли создавались в IX в. в разных районах страны не только за счет целинных, но и за счет свободных общественных полей и даже надельных полей крестьян. К их числу относились, например, государственные земли (коэйдэн) в Сайкайдо (о-ва Кюсю и Цусима), учрежденные в 823 г. Под эти земли было отобрано 8,9 % надельных полей. Государственные земли обрабатывались крестьянами в зачет налогов и весенней принудительной ссуды риса (суйко), установленной еще «Тайхо рицурё» и подлежавшей возврату осенью с уплатой ростовщического процента. Отработка длилась 30 дней, крестьянину выдавалась месячная норма риса для питания — 3,6 л. Всего к работам на указанных государственных землях было привлечено более 60 тыс. крестьян. Урожай, за вычетом ссуды (из расчета 120 снопов риса на 1 тё земли), налогов, расходов на питание крестьян и на ремонт оросительных систем, поступал в распоряжение правительства.

За счет надельных и общественных земель в 879 г. были созданы также государственные земли в центральных провинциях (кидай кандэн) — всего 4 тыс. тё (4,2 тыс. га). Структура их была такой же, как и в вотчинах (сёэн), — одна часть сдавалась в аренду, урожай со второй (цукуда) поступал в распоряжение правительства и частично расходовался на оплату чиновников.

Приведенные факты подтверждают интенсивный характер развития частнофеодальной земельной собственности в VIII в. Как отмечалось выше, этот процесс был связан с освоением пустошей, целины, право собственности на которую — при условии ее разработки — было признано в первую очередь. Под пустошами в аграрном законодательстве VIII в. понимались земли, пригодные для заливного земледелия. Однако для их обозначения, по крайней мере до начала активного освоения, употреблялось несколько терминов, и условия, на которых могли разрабатываться пустоши разных категорий, были различны.

Лучшие, плодородные пустоши, не требовавшие строительства оросительной системы (куканти) и, следовательно, сравнительно легкие для освоения, по «Тайхо рицурё» и «Еро рицурё», находились в ведении губернаторов провинций. С 711 г. эти земли с разрешения губернаторов могли разрабатываться знатью, а с 722 г. — и крестьянами. Пользование такими землями было пожизненным. В «Тайхорё» встречается также термин «коти», обозначавший, по мнению Иянага Тэйдзо, пустоши, требовавшие при освоении создания оросительной системы. Ограничений на разработку этих земель, как считает Иянага, не существовало с самого начала, поэтому в «Еро рицурё» термин «коти» не фигурировал — земли, прежде обозначавшиеся им, подпадали теперь под общую категорию пустошей — куканти. К этим категориям примыкали заброшенные поля (кохайдэн) вследствие стихийных бедствий — наводнений, эпидемий, бегства крестьян, резкого падения урожайности из-за низкого уровня агротехники. «Тайхо рицурё» признавал преимущественное право на пользование запустевшими полями за прежними владельцами, «Еро рицурё» ограничил это право трехлетним сроком.

Законодательство VIII в. признавало также право частной собственности на сухие земли — усадебные, предназначенные для строительства домов (такути), и садово-огородные (энти). Они могли наследоваться, закладываться и с разрешения властей продаваться. О критериях предоставления садово-огородных участков, как и вообще об их предоставлении, ясных сведений в сохранившихся источниках нет. Что касается усадебных земель, то известно по крайней мере,что ни в деревне, ни в городе они не облагались налогом.

И наконец, «Тайхо рицурё» закрепил государственную собственность на горы, леса и реки. Данное положение было заимствовано из танского законодательства и преследовало цель не допустить перехода обширных земель, большая часть которых до реформ Тайка никому не принадлежала, в частные руки. Установление о государственной собственности не означало, что субъектом пользования горами, лесами и реками могло быть только государство или императорский дом. Они скорее находились в общественной собственности, поскольку, за небольшим исключением, могли свободно использоваться для добычи металлов, строительного материала, охоты, рыболовства, орошения.

Реализация земельного законодательства способствовала углублению пропасти между эксплуататорами и эксплуатируемыми, феодалами и крестьянством. На практике японская знать в VIII в., опираясь на гарантии закона либо обходя его, существенно укрепила свою экономическую базу и в полной мере смогла использовать расширяющиеся возможности увеличения земельной собственности — как предоставлявшиеся развитием аграрного законодательства, так и за счет эксплуатации крестьянства. Напротив, условия жизни подавляющего большинства населения Японии — крестьян — в действительности были хуже, чем то правовое положение, которое определял для них «Тайхо рицурё», причем ограничения для крестьян возрастали по мере снятия их для знати.

ДЗИНДЗЯ КАКУРОКУ 神社かく録 一 "Каталог святилищ".

Сочинение в 75 свитках, составление которого было закончено Судзука Цуратанэ (1795̶1870) в 1870 г. Опубликовано в том же году в двух томах. Семья Судзука из поколения в поколение служила в качестве управляющих в доме Ёсида (см. Ёсида синто). «ДК» представляет собой подробнейший каталог святилищ, внесенных в реестр «Энгисики». Приводятся данные по их истории, почитаемым в них божествам, священникам, экономике, ритуалам. Такие же сведения приводятся и по наиболее известным святилищам, которые не входят в «Энгисики».

Нагината представляет собой клинок меча, насаженный на длинное древко.

Одному виду в арсенале традиционного японского холодного оружия, а именно алебарде нагината, была уготована особая судьба: получив распространение в эпоху Хэйан (794-1185) как оружие могучих пеших (гораздо реже конных) бойцов, в первую очередь сохэй — монахов-воинов, в середине XVI в. нагината оказалась почти полностью вытеснена копьем и осталась оружием только отдельных богатырей. Однако искусство боя алебардой не умерло — это оружие, выпавшее из рук потерявших в него веру самураев, подхватили их жены и сестры, в результате чего уже в начале эпохи Токугава (1603-1867) нагината стала считаться «женским» оружием… Но обо всем по порядку.

Что такое нагината?

Нагината представляет собой клинок меча, насаженный на длинное древко (в школе Катори синто-рю, например, используются алебарды длиной около двух с половиной метров), как правило, при помощи длинного хвостовика, втыкаемого в древко, но в некоторых образцах лезвие насаживается на древко, подобно топору (такие нагината получили распространение на Кюсю и назывались «Цукуса нагината»).

Нагината могли иметь самые разные размеры, в зависимости от вкусов владельца, его физических возможностей и моды. В эпоху Хэйан монахи наиболее широко применяли алебарды с клинками до 120 см длиной, а в эпоху Эдо наибольшее распространение получили нагината с длиной клинка около 45-60 см и длиной древка около 2,7 м. Бывало же, что отдельные, особо сильные воины использовали гигантские нагината с длиной клинка до 1,8 м и древком около 3 м! Формы клинков тоже могли довольно существенно различаться. Некоторые клинки были точной копией мечей, другие — имели особую форму, например, для усиления удара клинок нагината делался расширяющимся к концу, а в его нижней части, у древка, вырезался желобок.

Сама конструкция нагината, позволявшая как рубить, так и колоть, предопределила сочетание в технике боя ею приемов фехтования мечом (на связь с мечевым фехтованием указывает, кстати, то, что рукоять нагината в сечении овальная, а не круглая, как у копья; при овальной рукояти удобнее рубить, а при круглой — колоть) и копьем. Это делало алебарду очень опасным и эффективным оружием. Вооруженный ею боец мог наносить рубящие и колющие удары по самым разным траекториям и на всех уровнях, использовать не только лезвие, но и обух, середину древка (в ближнем бою) и его окованный железом, с набалдашником, затыльник-исидзуки.

В бою воин с нагината подобен смерчу. Справиться с ним может лишь солдат с огнестрельным оружием в руках или… плотный строй копейщиков, вооруженных 4-5-метровыми копьями. Именно поэтому в XVI в., когда на смену воину-одиночке пришла тактика правильного боя целых отрядов, вихрь бойца с алебардой разбился о нерушимую стену копейного полчища. Впрочем, отдельные любители продолжали пользоваться нагината и тогда.

Известно несколько вариантов написания слова «нагината». Самый ранний означает буквально «длинный меч». Так записано слово «нагината» в «Повести о Последующей трехлетней войне в краю Осю» («Осю госаннэн ки») — старейшем источнике, упоминающем это оружие. Такое написание было распространено до середины XIV в., когда получили распространение действительно длинные мечи с клинками от 1,2 м до 2,1 м! Поэтому, во избежание путаницы, слово «нагината» стали записывать иероглифами со значением «косящий меч».

Строго говоря, называть нагината алебардой не совсем правильно, потому что она мало похожа на настоящую западноевропейскую алебарду. Скорее это японское оружие ближе к русскому бердышу и к многочисленным вариантам сходного китайского оружия (цинлундао, шуаншоудай и др.). Предполагают, что из Китая-то японцы и заимствовали идею нагината.

Нагината в руках монахов

Настоящими виртуозами в искусстве боя нагината, судя по литературным памятникам, были во второй половине XII в., когда бушевали войны между самурайскими кланами Минамото и Тайра, монахи-воины сохэй.

Яркие описания их фехтовального искусства представлены в «Повести о доме Тайра» («Хэйкэ-монога-тари»). Вот, например, один эпизод с участием «преподобного» Готиан Тадзима: «Но вот вперед выбежал Готиан Тадзима, потрясая алебардой на длинном древке, с изогнутым, словно серп, лезвием. «Стреляйте все разом, дружно!» — закричали воины Тайра, увидев, что Тадзима, совсем один, вскочил на перекладину моста. Несколько самых метких стрелков сгрудились плечом к плечу, вложили стрелы в луки и разом спустили тетиву, стреляли снова и снова. Но Тадзима не дрогнул. Когда стрелы летели высоко, он нагибался, когда низко — подпрыгивал кверху, а стрелы, летевшие, казалось, прямо в грудь, отражал алебардой. С того дня прозвали его Отражающим стрелы» (перевод И. Львовой).

Похоже, не уступал Тадзима в умении рубиться алебардой и другой монах-воитель — Дзёмё: «Никто другой не осмелился бы вступить ногой на узкую перекладину, но Дзёмё бежал так смело, будто то была не тонкая балка, а широкий проезд Первой или Второй дороги в столице! Он скосил алебардой пятерых и хотел уже поразить шестого, но тут рукоять алебарды расщепилась надвое. Тогда он отбросил прочь алебарду и обнажил меч…» (перевод И. Львовой).

Ну и, конечно, первым бойцом был знаменитый Бэнкэй, один из главных героев «Сказания о Есицу-нэ»: «С этими словами он встал в воротах навстречу напиравшим врагам. Он рубил навзлет и наотмашь, он протыкал животы коням, а упавшим всадникам отсекал головы ударами алебарды под шлем либо оглушал их ударами тупой стороной меча и резал насмерть. Он рубил направо, налево и вокруг себя, и ни один человек не мог к нему подступиться и схватиться лицом к лицу» (перевод А. Стругацкого).

Женское оружие

А с какого времени на алебарду положили глаз самурайские дамы? Трудно сказать. В «воинских повестях» (гунки) эпох Хэйан и Камакура (1185-1333) упоминания онна-муся — женщин-воительниц редки, и еще реже встречаются описания их подвигов. Связано это, видимо, с тем, что воительницы были очень малочисленны. А те, чьи подвиги описаны в литературе, Томоэ-но Годзэн и Хангаку, сражались не алебардами: обе стреляли из луков, а Томоэ даже боролась верхом на коне с воинами врага. И все-таки некоторые исследователи полагают, что уже в те времена женщины-буси тренировались во владении нагината.

Действительно, хотя мы чаще представляем себе женщин того времени по романам и дневникам аристократок, далеко не все женщины были слабы и изнеженны. В отличие от придворных дам, знаменитых своей поэзией, дневниками и любованием луной, женщины из воинских домов росли и жили в небезопасных приграничных районах и в случае необходимости сражались бок о бок со своими отцами и мужьями. Неслучайно положение женщин в домах букэ того времени было весьма высоко — иногда они даже становились во главе их, а в эпоху Камакура имели право служить дзито — управляющими, которых из числа своих вассалов камакурский сёгунат назначал в земельные владения (сёэны) аристократов под предлогом необходимости их администрирования, а на деле в качестве платы за вассальную, прежде всего военную, службу.

Полагают, что такой статус женщины-буси и необходимость защищать свои дома вынуждали их осваивать хотя бы минимум воинских дисциплин, в частности стрельбу из лука и бой алебардой нагината. Гипотетический выбор дам из домов букэ именно этих воинских искусств исследователи обосновывают их уместностью в наиболее вероятных ситуациях, когда женщинам приходилось браться за оружие. Остававшимся дома женщинам следовало овладеть приемами, пригодными, прежде всего, для защиты от нападений грабителей, нередко действовавших верхом. Поэтому вполне вероятно, что они изучали стрельбу из лука — для ведения дистанционного боя — и приемы фехтования нагината, позволявшие вести бой и с конным, и с пешим противником, не подпускать его к себе на близкую дистанцию, где женщина, конечно, не могла справиться с физически более сильным мужчиной.

В подтверждение того, что такие гипотезы имеют право на существование, можно сослаться на сообщения источников насыщенной войнами эпохи Сэнгоку (1467-1573), согласно которым женщины нередко становились последней защитой замков. Имеются даже сведения, что жены даймё, облаченные в роскошные доспехи, водили в бой целые женские отряды, вооруженные нагината.

Например, в одном из эпизодов «Повести о военной смуте в районе Бити» («Бити хёранки») жена Мимура Котоку, напуганная массовым самоубийством в осажденном замке ее мужа оставшихся в живых женщин и детей, вооружилась и повела в бой на врага отряд из 83-х дам, «вращая своей нагината, словно мельничным колесом». Она вызвала на поединок конного военачальника врага Ура Хёбу, но тот отказался биться с ней, заявив, что настоящие воины не сражаются с женщинами, и стал трусливо протискиваться назад, прошептав: «Она — демон!» Но Мимура преследовала его и отступила, только когда ее атаковали воины Ура. Потом воительница проложила себе путь сквозь нападавших и вернулась в замок. В «Повести о мятеже в Ига» («Иранки»), посвященной героической борьбе жителей провинции Ига с армией Нобунага, тоже имеется аналогичный эпизод.

Во время обороны крепости Хидзияма, где укрылись основные силы защитников Ига, из крепости верхом на коне выехала красивая женщина с развевающимися на ветру прекрасными черными волосами, перевязанными белой повязкой, в таком же белом одеянии с алебардой в руках. Сначала ее появление вызвало улыбку на лицах некоторых воинов Ода, но уже через несколько мгновений она улетучилась. Женщина мастерски владела нагинатадзюцу и широкими размашистыми ударами рубила головы врагов, словно на покосе. От ее удали пришли в трепет и попятились даже бывалые воины князя.

После некоторого замешательства из лагеря Гамоу, военачальника Ода, выехал один из сильнейших воинов и с копьем наперевес поскакал навстречу богатырше, выкрикивая оскорбления. Это был знаменитый воин Тамура Сирота. Однако женщину-воина его появление совсем не смутило. Выхватив из мешочка, висевшего на поясе, сюрикэн, она метнула его во врага. Лезвие угодило Тамура прямо в правое бедро, и он кубарем полетел из седла. В тот же миг серповидный клинок алебарды воительницы из Ига отхватил ему голову.

После такой скорой расправы с одним из сильнейших воинов уже никто не решался выйти один на один с красавицей. Тогда копейщики Гамоу окружили ее со всех сторон и пронзили ее десятком копий сразу. Так погибла прекрасная Киё-но го дзэн, которой в ту пору было 38 лет от роду.

Вероятно, именно в эпоху Сэнгоку сложился образ женщины-воительницы с нагината в руках. Однако, по мнению некоторых специалистов, основным оружием всех женщин в то ужасное время была не алебарда, а обоюдоострый кинжал кайкэн. Его женщина-буси носила с собой постоянно — кинжал был нужен ей, чтобы в критической ситуации совершить самоубийство по способу дзигай: если в еэппуку от мужчины требовалось продемонстрировать свою стойкость, преодолевая невыносимую боль, то дзигай — перерезание яремной вены — было относительно быстрым и безболезненным способом самоубийства, который к тому же не вызывал ужасного искажения лица и конвульсий конечностей, которые могли унизить достоинство женщины после смерти.

Если же женщине приходилось защищаться с помощью кайкэн, то она должна была сильно обхватить рукоять кинжала обеими руками, упереть ее торцом в живот, броситься на врага и изо всех сил нанести ему укол, используя инерцию движения и массу своего тела, превратившись на мгновение в живое копье. Конечно, в случае с опытным воином проделать это можно было, только застигнув его врасплох. Впрочем, такой поворот был очень маловероятен. Тем более что в большинстве случаев женщина не могла рассчитывать, что ей придется иметь дело только с одним противником. Если бы женщину захватили живьем, то наверняка бы изнасиловали, сделали пленницей или унизили еще каким-то образом, а тогдашние обычаи требовали от нее избежать этого во что бы то ни стало, и сделать это в критической ситуации можно было только одним способом — совершив самоубийство.

В эпоху Эдо, когда в Японии наконец установился мир, потребность в мастерском владении оружием резко снизилась. Изменилась и роль женщины. Теперь жизнь женщин всех сословий была обставлена многочисленными ограничениями, и все их социальные роли были строго расписаны, причем отношения между женщинами и мужчинами, которые ранее были относительно эгалитарными, стали более жесткими и неравноправными. Женщина должна была относиться к своему мужу как к господину. Ей предписывалось постоянно находиться дома, прислуживая мужу, сыновьям и свекрови, неустанно трудиться и учить подобающему поведению детей, которые по закону целиком принадлежали мужу. Женщина должна была быть раболепной и сильной, ее долг был терпеть. Изучение наук и занятия физической культурой считались неподобающими для женщин. Общение их с мужчинами было сильно ограничено. В каждой самурайской усадьбе были чисто мужские помещения, куда вход для женщины, даже чтобы прибраться или подать еду, был строжайше запрещен, и женская половина. Мужья и жены даже спали вместе редко, чаще супруг посещал свою жену в ее комнате для занятий любовью, а затем уходил в собственную спальню.

На помощь дамам из самурайских семей пришли истории о воительницах, защищавших свои дома и семьи в прошлом. Они стали активно заниматься фехтованием на нагината. И теперь, когда дочь буси выходила замуж, в числе других предметов она приносила в дом супруга алебарду, ставшую символом роли женщины в обществе. Нагинатадзюцу женщины изучали не столько для того, чтобы подготовиться к боям, сколько чтобы приобрести идеальные добродетели, необходимые для жены самурая. Тренировки с алебардой должны были привить женщине дух самопожертвования, помочь ей усвоить освященные временем идеалы военного сословия. Так же, как мужчинам надлежало жертвовать собой во имя господина, женщины должны были приносить себя в жертву семье.

Кроме того, в некоторых деревнях (в основном на Кюсю во владениях дома Симадзу), где жили госи — низшие сельские самураи, обрабатывавшие свои участки земли и не получавшие жалованья, женщины играли важную роль в поддержании общественного порядка. Когда мужчины покидали деревню, уходя на особые сезонные работы, женщины были вынуждены сами защищать себя и своих детей. И если в такое время ночью поднимался какой-то переполох или в деревню приходил подозрительный человек, женщины хватали свои нагината, которые висели наготове на стенах домов, собирались в отряды и обыскивали весь поселок в поисках источника опасности.

И надо сказать, дамы из самурайских семей и к концу эпохи Токугава не утратили своего боевого духа. В 1868 г., когда в Японии вспыхнула гражданская война между сторонниками императорской реставрации и сёгуната, одним из последних оплотов верных вассалов сегуна стал замок Вакамацу в княжестве Айдзу. Императорская армия, атаковавшая его, насчитывала 20 тысяч солдат и огромная превосходство. Перед лицом смертельной опасности лидеры Айдзу мобилизовали всех, кто был способен держать оружие. В их числе на передовой сражался и отряд из 20 женщин. Одна из них, Накано Такэко, мастерски владела алебардой. Во время боя она бросилась на врага и зарубила многих противников, но потом пала, сраженная пулей в грудь. Чтобы избежать позора плена, она приказал своей сестре Юко отрезать ее голову и отнести домой. В настоящее время памятник Накано Такэко установлен в храме Хокайдзи в Айдзу Бангэмати в преф. Фукусима. Бок о бок со своими мужьями и братьями сражались женщины и в Сацумском восстании в 1877 г.

Начало эпохи Камакура, в это время создаются первые образцы ставших позднее классическими копий нового типа — Яри.

В отличие от хоко, наконечник яри крепился к древку не путем насаживания на него тульи, а с помощью длинного заостренного хвостовика, вставлявшегося в древко и надежно фиксировавшегося при помощи веревки, которую в несколько слоев наматывали вокруг древка. Такой вариант крепления позволял решить одну проблему хоко — иногда после сильного колющего удара наконечник хоко застревал в теле жертвы, и при рывке копья назад древко выскакивало из тульи. В процессе эволюционного развития яри были разработаны самые разные образцы наконечников, но наиболее классическим и древним был простой прямой обоюдоострый наконечник суяри. Он имел длину от 15 до 90 см и крепился на дубовом или, реже, бамбуковом древке длиной от 1,8 до 2,5 м круглого или многогранного сечения, снабженного подтоком исидзуки. Для укрепления древка использовались железные полосы судзиганэ и кольца сэмэганэ.

Яри были гораздо тяжелее хоко, и манипулировать ими одной рукой уже было невозможно. Поэтому такие копья держали двумя руками (левая — впереди, правая — сзади), применяя различные перехваты, колющие и режущие удары наконечником, тычки подтоком.

В происхождении яри многое неясно. Некоторые исследователи высказывают предположение, что их прообразом послужили древние хоко, которые все еще использовались в некоторых синтоистских ритуалах. Но другие авторы считают эту точку зрения ошибочной, поскольку копья нового образца получили совершенно новое название, которое в ранних текстах почти не встречается (есть единичные упоминания «яри» в «Нихон сёки» и «Энгисики», но в обоих случаях этим иероглифом обозначены копья хоко).

Согласно еще одной точке зрения, прообразом для яри послужило такое древковое оружие, как тэхоко (тэ-боко), которое упоминается в источниках этого периода. Слово «тэхоко» буквально означает «ручное копье». Хотя некоторые, ориентируясь на это название, ошибочно считают тэхоко укороченной версией древнего копья, в действительности это была укороченная разновидность алебарды нагината, хотя и с прямым наконечником, которым можно было выполнять уколы. В пользу версии происхождения яри от тэхоко говорит то, что в период Муромати (1336-1568) широкое распространение получили копья с мечевидными клинками, называвшимися «кикути-яри» и в целом повторявшими контуры клинков тэхоко. Но в название нового оружия опять-таки почему-то не вошло слово «хоко», присутствовавшее в слове «тэхоко».

Возможно, на разработку яри действительно оказали влияние древние копья хоко и средневековые тэхоко. Но более важным было, видимо, влияние китайских копий и копейщиков из армии монгольского хана Хубилая, в конце XIII в. предпринявшего две попытки захвата Японии. Именно они принесли в Страну Восходящего Солнца прообраз того копья яри, которое являлось основным оружием пехоты на протяжении нескольких следующих веков.

Эта версия сегодня поддерживается многими исследователями, хотя некоторые ученые считают, что влияние китайской традиции на японское искусство боя копьем было более продолжительным. В частности, высказывают мнение, что китайская копейная техника могла быть передана в Японию пиратами вако, регулярно совершавшими набеги на побережье Срединного Царства. Как бы то ни было, сегодня уже ни у кого не вызывает сомнения, что японская техника боя копьем и само это оружие испытали сильное влияние континентальной китайской традиции.

Эволюция Яри

Период Намбокутё (1336-1392) был чрезвычайно бурным в японской истории. По всей стране бушевали яростные кровопролитные сражения. В это время японское военное искусство претерпело серьезнейшие и многообразные изменения: если ранее сражения представляли собой столкновения в основном конных масс, то с конца периода Камакура в них все большую роль начинает играть пехота; если ранее сражение сводилось к серии поединков между конными воинами, которая затем перерастала в общую свалку, то теперь оно приобретает черты столкновения двух организованных отрядов, в котором главную роль играют коллективные действия; если ранее главной ударной силой были профессиональные воины благородного происхождения, которых поддерживали челядинцы, то теперь в армии включаются многочисленные отряды рядовых пехотинцев, набранных из зависимых крестьян (дзохё).

Превращение сражения в коллективное действо с преобладанием слабо обученных пехотных отрядов стало главной причиной распространения копий яри, так как именно это оружие лучше всего отвечало новым требованиям. Если в поединке вчерашний сельский труженик оказывался бессилен перед профессиональным бойцом, с детских лет оттачивавшим приемы боя алебардой или мечом, то лес копий, которым в бою щетинилась стена дзохё, мог в мгновение ока превратить любого не в меру ретивого противника в подобие решета или заставить отступить. Овладение базовыми приемами копейного боя требовало гораздо меньше времени, чем изучение основных приемов обращения с мечом или алебардой, что также было весьма положительным фактором с точки зрения ускоренного обучения больших воинских масс.

Японские историки отмечают и еще один любопытный момент. Именно в этот период на полях сражений проявили себя многие известные японские богатыри — люди неимоверной силы, ловкости и бесстрашия. Из источников известно, что они от избытка силы предпочитали пользоваться огромными мечами и алебардами или же такими оригинальными штуковинами, как консайбо — тяжеленный окованный сталью или целиком стальной кол, обладавший колоссальной пробивной силой. С таким чудищем обычный воин, вооруженный стандартным оружием, не мог поделать практически ничего. И вот тут-то на выручку могло прийти копье, длина которого перекрывала длину любого другого вида оружия. Только с помощью яри можно было удерживать силача на расстоянии и при случае поразить неожиданным выпадом.

Первые упоминания об использовании яри в военных столкновениях относятся к эпохе Намбокутё. Они содержатся, например, в «Тайхэйки» («Повесть о великом мире»). Судя по сообщениям этого памятника, в первой половине XIV в. копье оставалось еще довольно редким оружием и не пользовалось большим вниманием у высокоранговых самураев. Об этом свидетельствует тот факт, что, наряду с многочисленными описаниями схваток выдающихся буси с применением мечей и алебард, в этом огромном Памятнике из 40 свитков только в двух местах упоминается о богатырях, вооруженных копьями: это описание сражения при Сумиёси в 25-м свитке, где фигурирует копейщик по имени Ама Рёган, и фрагмент свитка 29-го, посвященный казни вассалов принца Моронао — там упоминается вооруженный копьем самурай Ёсиэ Кодзиро.

В других местах, где упоминаются копья, ими вооружены безымянные рядовые пехотинцы. Отсюда можно сделать вывод, что копья по большей части были оружием рядовых пехотинцев, о которых в «Тайхэйки» вообще мало что говорится — не описаны даже детали вооружения этих воинов, что не случайно: в центре внимания повести — высокоранговые самураи благородного происхождения. По этой причине упоминаний яри вообще не так уж и много, да и деталями они не изобилуют. Вот несколько характерных пассажей: «Выставив копья и алебарды с вала, они наносили уколы во все стороны…… «Выстроив под прикрытием щитов 500-600 человек, вооруженных копьями и алебардами,…». Из этих примеров видно, что копья использовались вместе с алебардами, по-видимому, воинами одних и тех же отрядов, и число их было уже довольно велико — можно было выстроить даже подобие фаланги. Вероятно, уже в эпоху Намбокутё яри были одним из важнейших видов вооружения пехоты. Что же представляла собой в те времена техника копейного боя? В описании битвы при Сумиёси рассказано, как Ама Рёган, один из богатырей армии Кусуноки Масасигэ, верхом с копьем в руках атаковал большую группу врагов: «Двигаясь по кругу, он колол вперед и назад, влево и вправо и без промаха поражал все отверстия размером хотя бы в 1 бу (3,03 мм): незащищенную полосу за краем наруча, неприкрытую часть стопы под поножей, отверстие на макушке шлема, незащищенные шлемом участки головы».

Конечно, здесь перед нами не документальное воспроизведение действий копейщика. Скорее, это стандартизованное и приукрашенное описание боя, каким он должен быть, по мнению автора или сказителя. Но из этого описания со всей очевидностью следует, что уже в период создания «Тайхэйки» существовали выдающиеся мастера содзюцу, способные уколами поражать с коня крохотные уязвимые места противника, не прикрытые доспехами.

Интересно, что в «Тайхэйки» нет ни одной сцены, где бы копейщик (копейщики) противостояли противнику, вооруженному тем же оружием (яриай, яритай-яри). В то же время, принимая во внимание вывод о том, что копья уже получили широкое распространение, такие схватки неизбежно должны были возникать. Повидимому, все внимание автора (авторов) повести было приковано к достоинствам этого нового для японцев оружия, позволявшего за счет своей длины и неуловимости укола побеждать сильных противников, вооруженных прославленным оружием — алебардой или мечом. Характерный пример этого мы находим в 37-м свитке «Тайхэйки», где описан характерный для копейного боя последующих времен прием, когда отряд копейщиков атакует тяжеловооруженного конного воина и закалывает под ним коня.

Первая половина эпохи Муромати после окончания бурного периода войн Намбокутё была относительно мирной. В это время копье продолжало оставаться оружием главным образом рядовых солдат дзохё. Это нашло отражение на страницах многочисленных иллюстрированных свитков, запечатлевших военные сцены. На них мы видим, что высокоранговые рыцари, верхом и в пешем строю, чаще применяют алебарду, а стоящие рядом с ними многочисленные пехотинцы дзохё сжимают в руках копья. Конечно, встречаются и отдельные изображения благородных буси, облаченных в великолепные доспехи, но использующих копье. Но, как и в случае с эпохой Намбокутё, это лишь редкие исключения. Следовательно, и в этот период копье еще не считалось достаточно благородным и эффективным оружием, достойным внимания высокоранговых буси. В то же время для рядовых пехотинцев оно уже было стандартным оружием.

Ценным источником по оружию этого периода является «повесть о битвах» «Дайто-моногатари», датируемая первой половиной эпохи Муромати. В ней описана борьба военного губернатора (сюго) провинции Синано Огасавара Нагахидэ с местными феодалами (дого). В ярком описании въезда Нагахидэ в монастырь Дзэнкодзи запечатлен большой отряд копейщиков, сопровождавших его в поездке из Киото на службу в Синано: «Сто воинов с краснодревковыми копьями, украшенными золотом и серебром, в руках…». Из описания следует, что уже в этот период крупные феодалы специально заказывали роскошные яри для вооружения своих дружин, постепенно формировалось деление отрядов пехоты асигару по роду оружия, в частности появились отряды «пехотинцев-копейщиков», яри-асигару (по-видимому, этот процесс начался уже вскоре после периода Намбокутё).

Копья этого периода представляли собой обычные копья без дополнительных клинков и специальных приспособлений (суяри), хотя изредка встречаются образцы копий, снабженные гардами. После смуты годов Онин (1467-1477) копье постепенно «облагораживается» — резко увеличивается число высокоранговых буси, использующих яри в качестве своего оружия. Это — отличительная особенность этого периода в истории японского копейного боя.

Конечно, копья, применявшиеся военачальниками, сильно отличались от копий, которыми были вооружены дзохё. Их изготавливали на заказ в соответствии с индивидуальными запросами и предпочтениями. Это способствовало процессу усовершенствования яри, разработке новых модификаций этого оружия. В результате, помимо обычных суяри, широкое распространение получают копья с особенно длинными наконечниками, с одним (катакамаяри) или двумя (дзюмондзияри, рёкамаяри) дополнительными серпообразными клинками и др.

В этот период яри получали все большее распространение в пехоте. Практически все могущественные даймё создали специальные отряды копейщиков яри-асигару, которые действовали в бою в стиле фаланги. Это привело к постепенному удлинению копий, что повысило ударную мощь фаланги, способной теперь поражать врага с большей дистанции. Появляются копья с чрезвычайно длинными древками, которые известны как нагаэяри — «длиннодревковые копья». Общая длина таких «орудий убийства» колебалась от приблизительно 4,7 м в клане Го-Ходзё до 6,5 м в клане Ода. Именно такими копьями вооружаются полчища яри-асигару. Очевидно, что нагаэяри было невозможно работать на ближней дистанции, и они использовались против конницы первыми шеренгами боевого построения.

Сумо — это вид борьбы в набедренной повязке (маваси) на специально оборудованной площадке (дохе)

Системы соревнований и правила сумо

Соревнования по борьбе сумо проводятся по следующим системам:

— круговой;

— олимпийской с выбыванием;

— олимпийской с утешением от полуфиналистов.

Характер соревнований

По характеру соревнования делятся на:

— личные;

— командные;

— лично-командные.

Характер соревнований в каждом отдельном случае определяется Положением о соревновании.

Регистрация участников

Участники соревнований, включая запасных, должны подать заявку на участие и зарегистрироваться. Команды и участники личных соревнований, не прошедшие все необходимые процедуры за 30 мин. до начала схваток, не допускаются к соревнованиям. Судейская коллегия может запретить командам и участникам личных соревнований выступать в будущем, если в заявках они сообщили неверные сведения или самостоятельно (произвольно) прекратили борьбу и покинули дохё. Судейская коллегия может также снять команду и спортсменов с текущих соревнований, если они допустили вышеуказанные нарушения.

Личные соревнования

Участники личных соревнований должны подать заявки в соответствии с Положением о соревнованиях. В личных соревнованиях определяются только личные результаты и места участников в соответствующих весовых категориях. В личных соревнованиях не разрешается производить замены.

Командные соревнования

Если не имеется другого положения, одобренного оргкомитетом соревнований, команды формируются следующим образом:

Команда состоит из 3 участников: первый — сэм-по, второй — тюкэн, третий — тайсё и один запасной;

Команда состоит из 5 участников: первый — сэм-по, второй — нидзин, третий — тюкэн, четвёртый — фукусе, пятый — тайсёи один запасной.

• Присвоенные спортсменам на основании заявок номера и очередность их выступлений сохраняются от начала до конца соревнований.
• Если в ходе соревнований возникла необходимость замены одного из спортсменов, то руководитель команды должен сообщить в судейскую коллегию до проведения схватки между сэмпо.
• Все запасные участники соревнований также должны быть внесены в заявку и зарегистрированы.
• Основной борец, замененный в ходе соревнований, не может принимать участия в последующих схватках.
• Запасной борец может принимать участие в последующих схватках, если замена была произведена с разрешения судейской коллегии.

Если запасной борец вышел на дохё без разрешения судейской коллегии, победа присуждается его противнику. Допуск к соревнованиям На городских, районных, областных и других соревнованиях в пределах России допуск участников проводится по правилам, установленным оргкомитетом. На международных соревнованиях спортсмены получают гарантию официального участника после уплаты взноса. Каждый участник должен пройти все необходимые процедуры за 30 мин. до начала соревнований.

Одежда сумо

Участники соревнований должны надевать набедренный пояс-повязку — маваси. Однако в любительском сумо разрешается под маваси надевать плавки или облегающие шорты. Ширина маваси составляет 40 см; определенная длина не предписана, но длина маваси должна быть достаточной для того, чтобы его можно было обернуть вокруг торса спортсмена 4 — 5 раз.

Лента маваси обычно складывается вдоль 4 раза; ткань мавасидолжна быть достаточно жесткой, чтобы не сминаться при захватах. Маваси должен завязываться тщательно и туго, с тем чтобы он не спадал во время схваток и не стал причиной травм.

Повязывать маваси следует только в комнате для переодевания. Однако, если возникает необходимость, можно поправить маваси перед или даже во время схватки прямо на дохё. Спортсменам запрещается выходить на схватку с надетыми на себя предметами, которые могут травмировать противника. Это в первую очередь относится к металлическим украшениям (кольца, браслеты, цепочки и т. п.). Бандажи, бинты, наколенники и другие травмозащитные средства можно использовать только с разрешения судей. Тело борца должно быть совершенно чистым и сухим, ногти на руках и на ногах коротко острижены. Эмблема федерации (команды), номер, ранг или звание спортсмена разрешается прикреплять (привязывать) к маваси.

Десять черных грехов и десять белых добродетелей.

По мере развития буддизма его заповеди, носившие сначала слишком общии характер, конкретизировались и приобретали форму учения о грехах и добродетелях. В ламаизме в одну из главных добродетелей возводится «опора на ламу», без которой спасение невозможно. В религиозных текстах подчеркивается беспомощность тех, кто будет пытаться спастись, не взяв с собою в путь «доброго друга» — ламу.

Даже за одно выражение непочтительности к ламе виновного ждут ужасные мучения. «Тот глупец, который унижает учителя (т. е. ламу), погибнет от прилипчивых и проказных болезней, от нечистых духов, эпидемий и яда. Будучи убит царем-огнем, ядовитой змеей, водой, небесными духами, ворами, демонами и безнравственными (людьми), он отправится в ад животных».

В ламаистских писаниях утверждается: «Даже за одно мгновение гнева на ламу можно лишиться заслуг, собранных в течение мирового периода, и столько же времени испытывать адские и другие мучения»

Вся жизнь верующего регламентируется в ламаизме подробно разработанным учением о «десяти черных грехах» и «десяти белых добродетелях», которые являются дальнейшей конкретизацией в условиях тибетского феодализма учения о непротивлении злу насилием и принципов «панча шила» раннего буддизма. Считающаяся в ламаизме канонической книга «То нилхуйнчимэк» («Украшение спасения») делит «черные грехи» на три категории. Первую из них составляют грехи, связанные с телом. Это развратная жизнь, убийство, «взятие не данного». Следующая категория — грехи, связанные с речью: ложь, клевета, злословие, насмешка. Наконец, третья категория — грехи, связанные с сознанием: зависть, злоба, неправильное воззрение (ересь).

Эта табель о грехах охватывает все важнейшие возможные формы нежелательных и опасных для угнетателей действий, мыслей и чувств со стороны угнетенных. «Тонилхуйнчимэк» точно указывает, в какой именно форме переродится тот, кто совершил по тем или иным мотивам один из перечисленных грехов. Так, убийство, совершенное преднамеренно («из страсти»), ради получения мяса или шкуры животного, для забавы, в своих интересах или интересах близких друзей, приводит виновного прямо в ад. Убийство, совершенное в состоянии аффекта («во гневе»), например во время спора, приводит к перерождению убийцы в болезненного человека, которому суждена короткая жизнь. Особенно велик грех «прервавшего жизнь родителей и архата».

В «Тонилхуйнчимэк» так же подробно расписаны последствия воровства, разврата, лжи, злословия, клеветы и других «черных грехов», сопоставленных с мотивами их совершения.

Антиподом грехов являются добродетели. Они также делятся на три категории. Милосердие в жизни, раздача милостыни, нравственная чистота (например, в смысле супружеской верности) — добродетели тела. Правдивость, усмирение вражды, вежливость и почитание «священного писания» — добродетели речи. Умеренность (довольство малым), сострадательность (любовь к живым существам), вера в истину религии — добродетели сознания.

Общество, в котором все трудящиеся неукоснительно следуют названным «добродетелям», должно быть идеальным с точки зрения угнетателей. Покорность им, беспрекословное следование их требованиям выставляется как путь к небесной награде или «благоприятному» земному перерождению, как путь к победе над страданием. Ламаизм действует не только запугиванием верующих гневом богов и злых духов. Он возлагает на самого человека ответственность за его дальнейшую судьбу, «объясняя» все социальные не справедливости и личные несчастья грехами, совершенными человеком в предыдущих перерождениях.

Гуманитарный аспекты каратэ как составные части профессиональной подготовки.

Затрагивая проблемы воспитания основ каратэ, я имею в виду не узкоспециализированные направления деятельности, о которых говорилось выше, а педагогическую систему, включающую в себя и физкультурный, и спортивный, и прикладной, и гуманитарный основы карате как составные части профессиональной подготовки. Цель такой системы заключается не только в том, чтобы подготовить выдающегося спортсмена или специалиста рукопашного боя, не только в том, чтобы приобщить человека к занятиям физической культурой, а в том, чтобы воспитать профессионального специалиста, мастера боевого искусства каратэ, понимающего и знающего предмет изнутри, а не только по внешним признакам. Для реализации этой цели требуется совершенно иной подход к вопросам воспитания, нежели, скажем, в спорте, иной взгляд на воспитанника, в котором нужно видеть не будущего чемпиона, а прежде всего личность. В основе же педагогических принципов воспитания в каратэ должна лежать философская концепция о трёхсоставности, или трёх «ипостасях» человека, определяющих его содержание.

Суть этой концепции заключается в том, что изначально (от природы) человеку даны три первоосновы (субстанции) — телесная, духовная, умственная. В процессе жизнедеятельности под влиянием различных воздействий эти субстанции в идеале должны гармонично развиваться и, как грани пирамиды, устремлённые к вершине, соединившись, образуют нечто целое, характеризующее человека как носителя добра, разума и физического здоровья. Именно в этом видит свои успехи любая педагогическая система, и именно к этому необходимо стремиться в процессе формирования мастера каратэ. Если с этой позиции взглянуть современное карате, то можно увидеть, что сегодняшних деятелей, активизирующихся в этой сфере, волнуют совершенно иные вопросы, которые слишком далеки от проблем воспитания личности. Конечно, сложно добиться полного соответствия идеальному образу мастера, по стремление к идеалу порождает энергию, способствующую достижению вершин мастерства. Первичным в этом должно быть стремление к воспитанию физически здорового, нравственно чистого, интеллектуально развитого человека.

Обучение боевым приёмам — это важная задача в процессе формирования мастера карате, но вторая. Физическое здоровье способствует освоению сложных биомеханических форм и изучению приёмов боя, это очевидно. Нравственная составляющая освобождает человека от злобных мыслей и самомнения, воспитывает чувство патриотизма, верность воинскому долгу и нравственным общечеловеческим принципам, что гарантирует гуманитарное применение навыков боя. Интеллект характеризует уровень индивидуального сознания в понимании целей и задач, стояниях перед мастером каратэ, в понимании происходящих педагогических процессов, а также способность объективной самооценки, что, безусловно, оказывает влияние на качество и динамику роста мастерства.

Предлагаемая педагогическая система нацелена на (формирование мастера боевого искусства каратэ. Она базируется на принципах, которые объективно отображают основные закономерности воспитания мастера каратэ, имеющие как теоретическое, так и практическое значение. Эти принципы не требуют каких-либо доказательств, так как выведены на основе практического опыта мастеров нескольких поколений, научных изысканий в этой области и здравого смысла.

Первый принцип.

Путь к вершине мастерства в каратэ идёт через многолетнюю, последовательную и ежедневную воспитательную работу.

Второй принцип.

Для достижения положительного результата воспитательной деятельности в каратэ необходимы ясность цели и чёткость педагогических задач.

Третий принцип.

Физическая, нравственная и интеллектуальная составляющие воспитанника должны формироваться одновременно и в равной степени.

Четвёртый принцип.

Нельзя приступать к обучению приёмам боя, не создав необходимую психофизическую основу.

Пятый принцип.

Необходимо максимально использовать индивидуальные особенности учеников при формировании специальных двигательных навыков.

Шестой принцип.

Сохранение здоровья и безопасности учеников в процессе обучения карате — важнейшая педагогическая задача.

Седьмой принцип.

В основе обучения каратэ должны лежать научно обоснованные программа и методика обучения.

Первый принцип говорит о том, что воспитательная работа в основах карате — это не кратковременное действие, рассчитанное на быстрое достижение формального результата, а многолетний, последовательный и ежедневный процесс формирования тех качеств в человеке, которые должны характеризовать его как мастера боевого искусства. Суть же этого принципа заключается в том, что невозможно быстро, какими-то форсированными методами воспитания физических качеств и двигательных навыков добиться мастерства в каратэ. Я могу согласиться с тем, что можно достаточно быстро, за 2—3 года, подготовить подростка или взрослого человека к спортивным соревнованиям и даже добиться успешных результатов. Такое возможно при наличии неординарных физических способностей ученика и правильной организации процесса подготовки к конкретным соревнованиям, но это нечто иное, нежели комплексное воспитание человека. Говоря о спорте, мы подразумеваем лишь внешние успехи, за которыми порой скрывается вся порочность современного спорта с его безнравственным отношением к спортсмену. Понятие «мастер» в каратэ определяется не только умением совершать обусловленные движения руками и ногами, а прежде всего реальным практическим опытом и интеллектуальной зрелостью. И здесь очень валено не путать понятия «мастер боевого искусства каратэ» и «мастер спорта каратэ». В одном случае это специалист-профессионал, педагог. В другом случае — спортсмен, фактически биомеханизм, действующий в соответствии с заданной программой, вытекающей из правил соревнований. Практический опыт и зрелость приходят только с годами, как результат многолетней профессиональной деятельности. Это первое условие принципа.

Второе условие данного принципа заключается в соблюдении последовательности в обучении каратэ, в необходимости двигаться вперёд поэтапно, от простого к сложному. Любая попытка перешагнуть через этапы обучения и опередить время означает обмануть самого себя. Подобные методы мастерства не прибавляют, а создают много проблем на будущее, поскольку каждый этап логически и методически увязан с предыдущим и последующими этапами. В соответствии с третьим условием необходимо с первых дней обучения приучать воспитанников к ежедневной и систематизированной работе над собой в рамках программы соответствующего этана обучения. Ежедневная работа необходима для того, чтобы приучить ученика к профессиональной дисциплине и к самоанализу, а также для устойчивого закрепления двигательных навыков, которые не естественны для человека, но на которых основаны все движения каратэ. Второй принцип гласит — о ясности цели и чёткости постановки задач. Суть заключается в том, что педагог должен отчётливо представлять конечную цель обучения и каким он хотел бы видеть в идеале каждого своего ученика. Кроме того, должны быть чётко определены задачи, с помощью которых он намеревается достичь поставленной цели, так как без постановки задач невозможно выбрать средства и методы, с помощью которых педагог будет воздействовать на ученика, добиваясь поставленной цели. Абсурдно предполагать, что, не зная конечной точки пути, можно проложить маршрут. Без ясного представления о цели занятия каратэ весь тренировочный процесс будет превратен из движения вперёд в топтание на месте в рамках одних и тех же форм. Только в случае чёткого определения целей, задач, средств и методов можно рассчитывать на педагогический успех и рост мастерства не только у способных учеников, но и у воспитанников со средними и даже низкими изначальными данными.

В основе третьего принципа, который говорит о необходимости гармоничного воспитания человека, заложена мысль о том, что степень развития мастерства в каратэ во многом зависит от состояния интеллекта человека, от его способности осмысливать и отдельные движения, и процесс физического развития в целом, а нравственная основа, которая формирует мотивацию занятием каратэ, придаёт гуманитарный смысл всей этой деятельности. С первых дней обучения процесс формирования физических качеств и двигательных навыков должен сочетаться с просвещением учеников в вопросах морали и нравственности, а также в вопросах теории предмета. Вместе с тем материал на указанные темы должен преподноситься в объёме и форме, которые доступны для понимания. Содержание теоретического и практического материала определяется программой подготовки, разработанной для каждого этапа обучения, где методически увязываются три важных воспитательных аспекта. Мысль о том, что физический, интеллектуальный и нравственный аспекты личности ученика необходимо формировать одновременно и в равной степени, на практике означает следующее. Педагог должен относиться к процессу передачи знаний не формально, ограничиваясь лишь тренировкой тела, а на каждом занятии, при каждой встрече с учениками рассматривать и теоретические аспекты этой деятельности с учётом уровня учеников, необходимого для понимания, показывать гуманитарную сторону боевого искусства. Например, работая с группой начальной подготовки, нужно не только добиваться правильного выполнения простого действия, но и рассказать, как правильно называются те части тела, которые участвуют в формировании этого действия, какое полезное влияние оказывают данные упражнения на организм человека. Очень важно, чтобы на каждом занятии затрагивалась тема, раскрывающая нравственную сторону боевого искусства как средства защиты людей от зла.

Под психофизической основой, о которой говорится в четвёртом педагогическом принципе, следует понимать то состояние мозга и тела, а также качество их взаимосвязи, которое возникает в процессе выполнения того или иного движения. Любое действие состоит из отдельных движений, выполнение которых требует определённого навыка. Например, если заставить человека, не имеющего навыков в акробатике, сделать сальто, то он непременно свернёт себе шею, так как он ни физически, ни психически не готов к этому действию, поскольку никогда не выполнял движений, из которых это действие состоит. Обучение приёмам боя в каратэ связано с формированием фонда движений, абсолютно новых и не естественных для человека, но рациональных с точки зрения единоборства. Чтобы обучить целому действию, необходимо прежде воспитать навыки специфических движений, поэтому процессу непосредственного обучения приёму каратэ должна предшествовать тщательная подготовка.

Известно, что для человека новое движение делать легче неправильно, чем правильно. Если новый приём формировать без предварительной подготовки, на основе неправильных движений, то это, конечно, не так опасно, как в примере с сальто, но создаст много проблем в будущем. Неправильное движение, закреплённое в приёме, будет переноситься на технику более высокого уровня и не только существенно тормозить рост мастерства, но и затруднять выполнение приёмов в реальном поединке. Для того чтобы создать необходимую психофизическую основу, нужно следующее:

1. Подготовить опорно-двигательный механизм для физической реализации движений и действий, характерных для каратэ.

2. Обеспечить точное представление о движениях и действиях, составляющих двигательную базу каратэ.

3. Обеспечить качественную идеомоторную связь между мозгом и телом.

Очевидно, что для реализации этой задачи простого тренинга недостаточно. Для этого необходимы специальные методы педагогического воздействия.

Пятый принцип говорит о важности индивидуального подхода в обучении боевому единоборству. В современном каратэ доминирует групповой метод обучения, в соответствии с которым все воспитанники должны выполнять действия согласно единым для всех требованиям. В свою очередь, эти требования вытекают из стилевых особенностей, которые являются отражением технических привязанностей одного мастера, главы или основателя стиля. Здесь речь не идёт о последовательности действий и темпоритмических вариациях в ката и кихон, а имеются в виду динамические характеристики отдельных движений и возможность их выполнения с точки зрения анатомических и физических особенностей каждого конкретного ученика. Например, строение тела человека таково, что он не может выполнять высокие удары ногами, но при этом ловко действует руками. Однако стиль требует именно высоких ударов ногами. В соответствии с этими требованиями, часто вопреки здравому смыслу, инструктор начинает настойчиво добиваться соответствия, теряя при этом время, необходимое для развития сильных сторон ученика. У каждого человека есть как сильные, так и слабые стороны, и каждый человек характерен своими особенностями. Обучая приёмам боя, необходимо выявить сильные стороны ученика, всемерно развивая их, а на этом фоне улучшать и слабые стороны. Но, помимо физических особенностей, каждого человека отличает ещё и психоэмоциональная составляющая, поэтому очень важно, опираясь на общие закономерности развития мастерства в боевом единоборстве и учитывая психофизические особенности каждого конкретного воспитанника, стремиться к воспитанию неповторимой индивидуальности.

Шестой принцип обязывает педагога заботиться о здоровье воспитанников и об обеспечении их безопасности во время проведения практических занятий и соревнований. Нет необходимости говорить о том, что не следует допускать к занятиям каратэ, если это не группа оздоровительной направленности, людей с серьёзными отклонениями в состоянии здоровья. Медицинский контроль необходимо осуществлять планомерно и достаточно регулярно в течение всего учебного года, а полную диспансеризацию проводить не реже одного раза в год.

Помимо медицинского контроля, призванного вовремя обнаружить возникшие отклонения в состоянии здоровья воспитанника, необходимо правильное организационно-методическое обеспечение процесса обучения. Главные опасности, которые возникают при неправильной организации практических занятий или соревнований, а также при неграмотном применении методов обучения и проведения состязаний, — это переутомление и травматизм. Переутомление может возникнуть у практически здорового человека в результате психоэмоциональных и физических перегрузок. Такие перегрузки являются, как правило, следствием ошибок, которые допускаются при планировании тренировочного цикла, отдельного занятия или соревнования. Кроме того, немаловажным фактором является соблюдение воспитанниками режима дня, труда и отдыха, личной гигиены. Поэтому важно приучать их к здоровому образу жизни. Переутомление, отрицательно влияя на здоровье человека, может также стать и причиной травм как во время проведения занятия, так и во время соревнований.

Причиной травматизма часто становятся неправильная организация занятия или соревнования, плохо подготовленное место, где проводятся занятия или соревнования, ошибки в методике, слабая физическая подготовленность воспитанников, недостаточный уровень технической подготовленности участников соревнований. Все эти вопросы должны быть урегулированы медико-санитарными и организационно-методическими требованиями по проведению занятий и соревнований.

Седьмой принцип говорит о необходимости научного обоснования программы подготовки и методики обучения, с помощью которой реализуется программа. В современном каратэ программы подготовки представляют собой перечень названий базовых и формальных упражнений (кихон и ката), растянутый во времени и никак не связанный с логикой и закономерностями развития мастерства в боевом единоборстве. Анализируя подобные программы, невозможно понять, из каких соображений конкретное формальное упражнение (ката) поставлено для изучения на тот или иной квалификационный уровень. Более того, иногда и авторы программ не в силах это объяснить. Современные методики обучения в каратэ, как уже упоминалось выше, ограничиваются лишь смешанно-групповым методом проведения занятия и весьма примитивным составом средств. Научно обоснованная программа подготовки — это план деятельности на многолетний период, в котором наглядно представлено краткое изложение содержания изучаемого предмета. Кроме того, программа и методика должны быть согласованы между собой понятной логикой и базироваться не только па догматах, передаваемых традиционным путём, но и на научных знаниях и здравом смысле.